Холеные, сытые рожи, тянули ко мне свои волосатые ручонки.
Брызгали слюной, орали и матерились.
Мне приходилось самому себе давать защиту.
Где ты была тогда, Женщина?
Где были твои песни, которые нужны мне были как, чистейший кислород, отравляющий?
Острые психозы, припадки, словно этого было мало им.
Сверкали иглы шприцов, и испускали прозрачную жидкость, словно этого мало им было.
Тогда черепа топтал их, тогда хрустели они, как сухая лесная подстилка, конвульсивно дергались.
Этого тоже им мало становилось.
Заматеревшие санитары людских душ, вершители жизней, умны не по годам.
Таким и я мог бы вполне быть, но вселенная распределила меня на иную сторону.
С тобой, Женщина, поставила рядом, с твоими песнями бесполезными.
В окрестностях городка, возле кладбища, свистел морозный ветер.
Нелепое тело лежало на свежем холмике, в деревянном ящике.
Кучка провожающих с опухшим глазами.
Жуть церковного обряда, завязанные руки, словно бы не причинил вреда никому.
Не заколоченные до конца гвозди, спуск, и пару горстей земли.
Автобус, и пару рюмок водки, и еще, и так далее.
До самых песен.
Забывалось тогда все, да и хрен с ним.
Старых поманит земля, молодых небо.
Песня 17.
По правилу золотого сечения, ты резала меня жестоко.
Вгоняла ножи тупые и ржавые, чтобы правдивее было, чтобы честнее.
Напевала тихонько, словно недопитый стакан.
В округе бессмысленно ноябрьской, да беспросветно будничной.
Сломанные часы останавливались, когда нужно было, чтобы показывать вечное время.
Бесформенные пространства, газовые облака и незапоминающиеся лица.
Бесцветные имена, и печати на выцветших бумагах.
Космический бумеранг, уже семнадцатый раз возвращался на неминуемое место, и это был его последний круг.
В последний раз бывал он тут, в дни беспомощности.
В крайний раз выходили души мертвых на веселую пляску, и пили неразбавленное вино.
Традиции свои соблюдая, тебя за собою звали.
А ты то и знать, что песни свои петь, Женщина.
Еще пуще неслись в вихре бестелесные сгустки недосказанной энергии, еще сильнее.
И никто не смел их останавливать, то будущее каждого.
И словно испачканная скатерть, полная разводов полумесяца, размахивали мною, изгоняя.
Возились в земле, вытирали об меня ноги, а ты только и знай, что петь.
Знала ты и что сказать им, но молча иногда слезу пускала, в перерывах нечастых.
Сложен день был, и ночь казалось такой простой в ту пору.
Сферично пространство становилось, и нереально.
Сновидения одолевали, черно-белые, да и как будто не сразу.
Под мостом плавали мертвецы, причаливая к сваям.
Я встречал их, как почетных гостей, как господ.
Песня 18.
А помнишь, когда ты спрашивала почему, я мог тебе ответить?
Помнишь, как глядя в твои глаза, я мог в них еще что-то увидеть?
Вспомни, когда песни твои помогали нам в самое ненавистное время.
Когда беглые огурцы смеялись над твоими нелепыми ушами?
И я в драку лез с ними, бросался с кулаками бесстрашно.
Помнишь ли ты, когда перезрелые помидоры, тыкали тебя в твои несуразные веснушки, а я грозился им?
Твой нос был внезапен, как лопата из куста.
Твои бедра были так широки, и мягки словно вата.
Все врачи поставили на тебе крест, неминуемо приговорили к жизни.
Но мы не сдавались, вместе пытались довести эту игру до конца.
Ютились по трубам отопительным, плавали по чудесным канализациям.
Приветствовали коллекторных крокодилов и крыс, снимали перед ними шляпы.
Что за бред?
Ты ведь не носила шляпу.
А только изредка прикрывала по молодости глупые седые волосы ситцевым платком, неприятным на ощупь.
Летели тогда на лягушках верхом, бросая друг другу пламенные взгляды.
Задумчиво пили коньяк в компании бродячих собак, играли с ними в покер.
А вечера, проводили в тихом глубоком омуте болот, с чертями слушая радиохэд.
Помогали скворцам с переездом, нанимали бус.
Топились в воде, и дышали ею, и не могли надышаться.
Теперь пусто в глазах, да и глаз совсем нет.
Черные впалые глазницы, да монструозные носы и уши.
Слепыши да кроты теперь друзья наши, теперь они нас в гости зовут, предлагают мерзейший зеленый кофе.
И мы не смеем им отказать.
И песни свои ты исполняешь на бис, а я сижу в углу и рыдаю над этим.
Песня 19.
Слухи распространялись с невероятной скоростью, иногда даже быстрее.
Прикрытая одеялом, ты лежала нагая на несвежей постели.
Мучилась с похмелья, и проклинала всех.
Должно быть, это одна из твоих песен, кто знает.