* * *
Залиты слезами улицы в местечке,
Столько слез, что можно плавать словно в речке.
Забирают мальчиков — чье на нас проклятье? —
Берут без сочувствия, берут без понятья.
Мальчиков из школы вырывают силой,
В сапоги, в шинели обряжают силой.
Головой кивают старосты общины.
Нас не защищают мудрые раввины.
Богатей Раковер семь сынков имеет,
Все они здоровы, каждый сын — жиреет,
А у бедной Леи единственного сына
В списки те проклятые занесла община.
Бедняков в солдаты — нечем откупиться.
Бедняков в солдаты — не важные птицы.
Что же получается? Не годны в солдаты
Бугаи здоровые, чьи отцы богаты.
* * *
Я в доме соседа хотел схорониться,
Сказал мне хозяин: «Здесь быть не годится!»
Сказал мне хозяин, что сам он боится,
Сказал, что надежней всего — откупиться.
Но чтоб от солдатчины мне откупиться,
Должно хоть немного деньжонок водиться.
Когда ж откупиться никак невозможно,
Так в погребе спрячусь, местечко надежно.
И вот я спустился в тот погреб холодный,
Сижу я, дрожу, одинокий, голодный.
Проходят три ночи, проходят три дня,
Нет мочи, хозяин забыл про меня.
Забыли меня в этой смрадной темнице,
Никто не дает ни поесть, ни напиться.
Когда я зачахну, о господи боже,
Никто не узнает, никто не поможет.
Пусть будет что будет, спасения нет.
Из ямы холодной я вылез на свет.
«Почтенный хозяин, хозяюшка Роха,///
Вы что же, не знали, как было мне плохо?»
«Вы что же, совсем про меня позабыли,
Еды и воды мне три дня не носили?»
Увидела Роха, что стало со мною,
И хлеба достала, и кружку с водою.
Умыться иду перед скудной едою,
А мнится мне, будто приходят за мною.
Чтоб вытереть руки, тряпицу мне дали,
А мнится: мне руки цепями сковали.
К столу подошел я и начал молиться.
Да в двери, почудилось, кто-то стучится.
Поел и опять помолился я богу,
Да впрямь хапуны подступили к порогу.
«Я знаю, не в гости пришли вы, евреи, ///
Пришли вы за жизнью несчастной моею.»
«Что делать, мне нечем от вас откупиться.
И нету защиты, и некуда скрыться».
Худую мою одежонку сорвали,
Мне руки и ноги цепями сковали.
Как зверя, в телегу меня погрузили,
Под стражею в город меня проводили.
Несчастная мать побежала в общину,
Да только слезами поможет ли сыну?
Сказала старуха: «О господи боже,///
Единственный сын мой, кормилец, надежа!»
«Единственный сын мой, а в список проклятый
Его записали, как будто он пятый».
Угрюмо община трясла бородами:///
«Старуха, ты сына спасешь ли слезами!»
«Ты лучше молчи, не кричи ты покуда,
— Ты глупою речью не сделала б худа!»
ЛЕСТНИЦУ ПРИСТАВЛЮ К ЧЕРНОЙ ТУЧЕ
— Лестницу приставлю к черной туче,
Доберусь до бога самого
И скажу: «Любимого не мучай,
От солдатчины спаси его!»
— Лестницы не ставь ты к черной туче,
Господу не надо досаждать,
Ты сама подумай: разве лучше
Лезть на небо, чем солдата ждать!
— Милый, будет все, как пожелаешь,
Буду ждать и год я, и другой.
Но ты сам себе не представляешь,
Как несладко быть всю жизнь одной!
НЕТУ МНЕ СОЧУВСТВИЯ
Нету мне сочувствия, утешенья нет,
В воинском присутствии ждут тебя чуть свет.
Лучше пусть случится меньшее из зол,
Чтобы хоть по хворости ты не подошел!
Милый мой расстанется с молодой со мной,
И вдовой останусь я, не побыв женой.
То, что нам назначено, видно, не к добру.
Потому заплачу я завтра поутру.
С вами не случится пусть горя, что со мной,
Быть мне не девицею, не мужней женой.
Ты уходишь, милый мой, а придешь когда,
Буду ли красива я, буду ль молода?
Нету мне сочувствия, утешенья нет,
В воинском присутствии ждут тебя чуть свет.
Что мои моления, плакала я зря,
Нету мне спасения от батюшки-царя.
* * *
Наверху комиссия,
Нас ведут туда,
Дружно головами
Кивают господа.
В комнату приводят,
Ставят у стола.
«Ну ка раздевайся,
Парень, догола!»
Ой, мне горе, ой, беда,
Нет дороги никуда.
Стану я солдатом,
Мне спасенья нет,
В том я виноватый,
Что мне двадцать лет.
Мерят грудь и плечи
Всем парням подряд.
Откупиться нечем,
«Годен», — говорят.
В комнату другую
Вводят в тот же день.
«Вот штаны солдатские, —
Говорят, — надень!»
Ой, нам горе, ой, беда,
Нет дороги никуда.
Будем мы солдатами,
Нам спасенья нет.
В том мы виноватые,
Что нам по двадцать лет.
* * *
Ой, в присутствии топят печи,
Дым идет из высоких труб.
Ой, себя мне утешить нечем,
Потому что солдат мне люб.
Над присутствием все в тумане,
Горько катятся слезы из глаз.
Бьют часы моих тяжких страданий,
Что ни миг — то двенадцать раз.
Бьют и в доме часы двенадцать,
Спать пора в этот час ночной,
А глаза мои все слезятся,
Все мой рекрут передо мной.
Плачьте, птички, со мною вместе,
Не унять нам его тоску.
Все ж с какой-нибудь доброй вестью
К моему летите дружку.
Птички, птички, сделайте милость,
Полетите, дождавшись дня.
С той поры, как в него влюбилась,
Отвернулись все от меня.
Дождь идет и пройдет когда-то,
Может, высохнет в лужах вода.
Что же я полюбила солдата,
Погубила себя навсегда.
БАШМАКИ БЕЗ КАБЛУКОВ
Башмаки без каблуков
В моде, как когда-то,
Нынче в моде — женихов
Забирать в солдаты.
Забирают молодых,
Статных да пригожих,
Утешал меня жених, —
Дескать, бог поможет.
Бог помог, и милый мой
В дом свой воротился.
Но ко мне он ни ногой.
Может, ходит он к другой,
Может, загордился.
ПОГОДА СОВСЕМ ПЛОХА
Погода совсем плоха.
Гуляешь — и то не в охоту,
Служить моего жениха
Послали в девятую роту.
Пришел он, мой дорогой.
Там стали кричать, ругаться,
Он заскучал, и домой
Ему захотелось податься.
Вернулся мой дорогой,
Теперь ему прятаться нужно,
Теперь у меня он трефной,
Сбежал он от царской службы.
Все вроде сходило с рук,
Но как-то его, беднягу,
Выследил Полещук:
Показывай, мол, бумагу!
Нахмурился мой дорогой:
«Теперь пропаду я безвинно,
Ведь нету бумаги другой,
Кроме рубля с полтиной».
Бумагу взял Полещук
И, в шапку деньги ховая,
«Сиди, — сказал Полещук, —
А я тебя знать не знаю!»
Терплю я немало мук,
Спасая его, бедолагу.
Повадился к нам Полещук
Ходить, проверять бумагу.
* * *
И вам придется несладко сейчас,
Хоть ваши отцы богаты,
Теперь уже скоро потянут и вас,
И вы попадете в солдаты[1].
Пускай твой отец хоть богач, хоть купец,
Теперь без почтенья былого
Тебе придется несолоных щец
Хлебнуть из котла полкового.
Охотников лямку тянуть за вас
Теперь уже не найдется,
И плача слушать дурацкий приказ
Вам уж самим придется.
В домах богачей, как в дому бедняка,
Кто-то заплачет тоскливо.
Богач бедняка, как свояк свояка,
Поймет хоть во время призыва.
Не плакали вы о своих сыновьях.
Вы, богачи, откупались,
И в дни, когда плакали в наших домах,
В ваших домах смеялись.
Когда мы наших любимых сынков
Из дому провожали,
Когда их вели, как на бойню быков,
Вы этого не замечали.
Бог вас хранит от тюрьмы и сумы,
Но, хоть единое, все же
Горе, которое знали лишь мы,
И вам достанется тоже.
Сынки ваши сладкое вспомнят житье,
Когда без былого почтенья
Фельдфебель разбудит их криком «В ружье!»
И поведет на ученье.
Бог упаси, не стращаю я вас,
Но будьте немного потише.
Сами читайте — вот он, указ,
По милости царской вышел.
Не то что я радуюсь вашей беде,
Я вам не желаю несчастья.
Но общее горе всегда и везде
Людей утешает отчасти.
* * *
Старикам скажите, чтоб не ждали,
Что в казенном доме их сынков
С тощими невестами венчали.
Не спросив согласья женихов.
Нас в казарме окрутили ловко
С помощью казенного писца,
И жена по имени Винтовка
Путь со мной разделит до конца.
Я смирился со своей судьбою,
Делать нечего — что есть, то есть.
После свадьбы с молодой женою
Повезут меня куда, бог весть.