ПЕСНИ СКОРБИ, ПЕСНИ БОРЬБЫ
ЗВАЛИ МЕНЯ «ЗЯМОЧКА»
«Дорогой мой Зямочка», —
Говорила мать,
Мама моя, мамочка,
Где тебя искать?
Говорил мне «деточка»
Мой отец родной,
А теперь я веточка,
Увядшая весной.
Как меня любила
Старшая сестра,
Где ты, Эстер милая?
Увезли вчера.
Брат на той неделе,
Шлемеле, шалил.
Играл, где не велено, —
Стражник застрелил.
Дымны печи в лагере,
В саже все окрест.
И играет шлягеры
На плацу оркестр.
Что ж это, что ж это,
Откуда эта мгла?
Посмотри, о боже мой,
На свои дела!
ПОСЛЕДНЯЯ СТАНЦИЯ
Гремят составы, заглушая стоны,
Они идут на запад и восток,
И каждый божий день приходят эшелоны
В наш маленький несчастный городок.
Белц, наш маленький Белц.
На этой станции навсегда
Теряются спутники без следа.
Кого привозят сюда поезда,
Не возвращаются никуда
Никогда.
Локомотив пыхтит, состав трясется,
А там хрипят и проклинают свет,
Ребенок мать зовет, а мать не отзовется,
Ей хорошо, ее на свете нет.
Белц, наш маленький Белц.
На этой станции навсегда
Теряются путники без следа.
Кого привозят сюда поезда,
Не возвращаются никуда
Никогда.
Плетется паровоз, хрипит устало,
Он никогда не вез так много бед.
С тех пор как мир стоит, такого не бывало
За много сот, за много тысяч лет.
Белц, наш маленький Белц.
На этой станции навсегда
Теряются путники без следа.
Кого привозят сюда поезда,
Не возвращаются никуда
Никогда.
Пусть камешки положат на могилы.
Чтоб их живые сосчитать могли б,
Чтоб этих камешков не меньше было,
Чем нас, кто здесь и кто не здесь погиб.
Белц, наш маленький Белц.
На этой станции навсегда
Теряются путники без следа.
Кого привозят сюда поезда,
Не возвращаются никуда
Никогда.
Пусть тот из нас, из смертников, который
Отсюда все же вырвется живым,
Придет глядеть на каменные горы
И горы те показывать другим.
Белц, наш маленький Белц.
На этой станции навсегда
Теряются путники без следа.
Кого привозят сюда поезда,
Не возвращаются никуда
Никогда.
Когда уже закончатся все битвы,
В которых нам с тобой не уцелеть,
Нам всем заупокойные молитвы
Еще лет двести ветер будет петь.
Белц, наш маленький Белц.
На этой станции навсегда
Теряются путники без следа.
Кого привозят сюда поезда,
Не возвращаются никуда
Никогда.
РОДНАЯ РЕЧКА
Бялка — речка белая в Осове,
Там, как здесь, журча течет она,
Бялка белая красна от крови,
И вода, как в море, солона.
Там, в Осове, на краю местечка,
Мать моя, старуха, до зари
Ждет меня, но ты, родная речка,
Злую правду ей не говори!
Промолчи о том, как мне живется.
Что я на снегу стою босым.
Ты солги, что сын ее вернется,
Что придет он цел и невредим.
ГОРОД МОЙ, Я ПЛАЧУ О ТЕБЕ
Мой родной, мой бедный городок,
Ты далек отсюда, ой далек!
Город детства, ты — моя отрада!
Мне б вернуться, что еще мне надо?
Город мой, я плачу о тебе!
Я отца и матери лишился,
Я навек с любимой разлучился,
Город мой, мне от всего лишь малость —
Только фотография осталась,
Город мой, я плачу о тебе!
Затемно спускают нас в «Янину»,
В шахте той до ночи гнем мы спину.
Чтоб потом опять в кромешном мраке
На холодных нарах спать в бараке,
Город мой, я плачу о тебе!
Труд мой тяжек, надзиратель злится,
Мука долго ли моя продлится?
У меня теперь одно моленье —
Жду погибели, как избавленья,
Город мой, я плачу о тебе!
ЗОЛОТОЕ ВРЕМЯ
Не надо, но надо, не надо унывать,
В гетто к нам комиссия прибыла опять.
Еврейская полиция сгоняет нас спеша,
Пока проверка длится — тихо, ша!
Может, скоро с нами случится такое,
Что это время вспомним, как время золотое.
Но пока мы живы, надежда все же есть,
Случиться может чудо. Какое? Бог весть!
В гетто мы работаем и ночью, и днем,
Вяжем мы, и штопаем, и кроим, и шьем.
Работу готовую примут и сочтут,
В Ойшвиц нам путевочку за нее дадут.
Может, скоро с нами случится такое,
Что это время вспомним, как время золотое.
Но пока мы живы, надежда все же есть,
Случиться может чудо. Какое? Бог весть!
А во вторник нынешний, едва рассвело,
Гляжу — плетутся люди, тащат барахло,
«Что все это значит?» — спросил я у людей,
Говорят мне, плача: «Прячься поскорей!»
Может, скоро с нами случится такое,
Что это время вспомним, как время золотое.
Но пока мы живы, надежда все же есть.
Случиться может чудо. Какое? Бог весть!
А сегодня, в пятницу, в двери к нам стучат,
Людей выгоняют, всех, кто есть, подряд,
По буханке хлеба дает нам юденрат,
Из мест, куда нас гонят, нет пути назад.
Может, скоро с нами случится такое,
Что это время вспомним, как время золотое.
Но пока мы живы, надежда все же есть.
Случиться может чудо. Какое? Бог весть!
Улица вокзальная, здесь пути конец.
Нас толпой на площади сбили, как овец,
Погнали в вагоны, словно скот в загоны,
Вот и замелькали столбы да перроны.
Может, скоро с нами случится такое,
Что это время вспомним, как время золотое.
Но пока мы живы, надежда все же есть.
Случиться может чудо. Какое? Бог весть!
Фюрер Адольф Гитлер уверял людей:
«Не будет смеяться ни один еврей!»
Но что нам остается — лишь не унывать.
Нынче тот смеется, кому завтра умирать.
Может, скоро с нами случится такое,
Что это время вспомним, как время золотое.
Но пока мы живы, надежда все же есть.
Случиться может чудо. Какое? Бог весть!
СПАТЬ ПОРА
— Сынок мой, шалунишка,
Пора, усни, сынок.
Тебе свое пальтишко
Я подоткну под бок!
— Ах, мама, здесь, в подвале.
Мне холодно лежать.
Я здесь усну едва ли,
Я буду папу ждать!
— Мой сын, моя отрада.
Уже все дети спят,
А папу ждать не надо:
Он не придет назад.
Все, что ты днем увидел,
Забудь, ты должен спать.
Не то начальник Фридель[2]
Придет, чтоб нас забрать.
Ворвется к нам охрана
И скажет: «Есть приказ!
В Освенцим утром рано
Отправить вас!»
* * *
Было все, была свобода,
А давно ль? Тому три года,
И семья была, и дом,
Были живы мать с отцом,
Было все на белом свете:
Добрый муж, живые дети.
Я была сама собою,
Я ходила без конвоя,
Я белила, я месила,
Где моя былая сила?
Где все те, кого любила?
Нету ничего, что было!
Мне б от прошлого хоть малость,
Да ни крохи не осталось.
Все застлало черной тучей
За проволокой колючей.
Что прошу — сама не знаю
Чем дышу — не понимаю.
Лишь луна одна сияет,
И она не понимает
Ничего.
ВАШИ ГЛАЗА
О наши братья, сестры наши бедные,
Опередили вы немного нас,
Стоим мы, видим лица ваши бледные
И боль еще живую ваших глаз.
Уже заледенели ваши лица,
Но полон скорби ваш застывший взгляд,
И хоть слезам из глаз уже не литься,
Последней болью все ж они горят.
И до того, как в общую могилу
Вас, отошедших за ночь, сволокут,
Мы будем видеть взгляд, где боль застыла,
Как будто бы глаза еще живут.
НА СЕДЬМОЙ ПЛОЩАДКЕ[3]
Ой, что вам сказать и словами какими,
Когда и детей зарывали живыми!
Стреляли в людей на площадке седьмой,
Всех в яму бросали — живой, неживой.
Мучителям нашим, наверно, казалось:
Евреев в живых никого не осталось.
Но крик из могил доносился подчас:
«Живые, врагам отомстите за нас!»
Того, кто свершает деяние злое,
Возмездье найдет не сейчас, так потом,
И пусть мы до этого не доживем,