— Выезжать завтра утром, — говорил учитель в трубку. — Нет, не в девять, а в пять. Самое позднее — в половине шестого нужно быть уже на месте. Время выхода на охоту. Да, прямо ко мне, отсюда «газиком» доедем до кордона, а дальше на лошадях за ними по свежему следу. Надо самим увидеть, чем занимаются гости. Достаточно одного милиционера с тобой. И нас здесь трое. Договорились? Только непременно в пять, не позже.
Борис Васильевич положил трубку, спросил:
— Мы найдём на кордоне пять или шесть лошадей с сёдлами?
— Думаю, что найдём. Мне придётся вернуться к Семёнову, предупредить.
— А Капустина своим приездом вы не насторожите?
— Постараюсь, чтобы он не видел меня.
— Тогда возвращайтесь на кордон. Семёнов, конечно, будет знать, куда и когда отправятся гости?
— Иначе какой же он лесник?
Прежде чем покинуть Жёлтую Поляну, Котенко на несколько минут заглянул к Никитиным.
Уже стемнело, в доме их горел свет, во дворе никого не было. Едва зоолог открыл калитку, как навстречу ему молча двинулась чёрная тень овчара.
— Тихо, Архыз, — сказал он, и овчар тотчас же вильнул хвостом.
Большая тёплая ладонь пригладила шерсть на загривке собаки. Архыз тёрся о ноги. От сапог заманчиво пахло лесом, нехоженой землёй. Запахи будоражили овчара. Пожалуй, в эту минуту у зоолога и родилась мысль взять Архыза на завтрашнюю облаву.
Ему открыла Ирина Владимировна, обрадовалась, увела в комнату.
— Я на одну минуту, — сказал зоолог. — О, и Елена Кузьминична здесь? Здравствуйте. Очень рад. Как поживает Саша-маленький? Спит? Значит, все в сборе, кроме молодых… — Он смутился, сказав это слово, но женщины лишь улыбнулись. — Когда ждём Сашу-большого?
— Завтра, — с тихой радостью ответила мать Саши. — Телеграмму прислал из Воронежа. Вот только что. Загостился он, мы соскучились.
— И все-таки он немного опаздывает, — с оттенком досады сказал Котенко. — Ничего, мы пока и без него. Как только приедет, пусть срочно топает к Семёнову, там разыщет меня.
— С Архызом?
— Архыза я возьму сейчас. У вас найдётся поводок?
В поспешности сказанного, в неожиданном приказе, в какой-то взволнованной недоговорённости у Котенки женщины уловили напряжение и тревогу.
— Что случилось, Ростислав Андреевич? — спросила хозяйка.
— Решительно ничего, просто у нас с ним одно весьма срочное задание. Нет-нет, не война с браконьерами.
Он заторопился.
— Хоть чаю стакан! — умоляла хозяйка.
— Как-нибудь в другой раз. Прошу прощения…
Котенко вышел на улицу, в темноту, лишь кое-где прорезанную светом из окон. Архыз не рвался на поводке, он не знал, куда идти. Лишь когда они вышли на малозаезженную дорогу за пределами посёлка, он принюхался, задрал морду и уверенно потянул вперёд, на семеновский кордон.
Близко к полуночи Котенко подошёл к дому лесника. На лавочке светился огонёк папиросы. Семёнов ждал его.
— Как сходили?
— Все нормально. Что там новенького? — Ростислав Андреевич кивнул в сторону охотничьего дома.
— Вернулись из лесу с кабаньим мясом. И без своих егерей. Видно, послали Алёху с приятелями выслеживать нового зверя. Жинка моя слышала, что завтра на заре идут…
— Лошадей нужно, Петро Маркович. Пять, в сёдлах конечно.
— Можно и пять. Только сёдел у меня четыре. Вы ужинайте и ложитесь, а я все устрою. Спать уже некогда, раз такое дело. Не сумлевайтесь, прослежу, как надо. Похоже, кто-нибудь от Алёхи прибежит извещать их с часу на час. Архыза возьмите в хату, а то моя собака изведётся.
Котенко немного поспал, но проснулся вовремя, до свету. Едва он поднялся, как овчар с готовностью двинулся к двери. Не зажигая огня, зоолог вышел. В темноте за домом звякали стремена, пофыркивали лошади. Лесник успел изловить их и привести. Лишь бы не опоздали товарищи из района! Чтобы перехватить до выстрела. Чтобы не пострадали заповедные звери.
— Как у тебя? — спросил он Петра Марковича.
— Сам Алёха явился. В третьем уже часе. Свет зажгли, видно, собираются. Кого же он там выследил?… Мне за ними придётся идти, без коня, а уж по моему следу Архыз поведёт и вас.
От охотничьего дома доносились приглушённые голоса, стук сапог по камням.
— Вышли, — шёпотом сказал Семёнов. — Коней я оседлал и привязал. Вы только не отлучайтесь, теперь каждая минута дорога.
С облачного неба лениво капало. Мелкая морось шелестела по листьям, воздух застоялся, было душновато и сыро, как в остывающей бане. Рассвет начинался незаметный, темнота разжижалась постепенно, зеленовато-синие тени окутывали лес и поляну против дома. Ни одна пичуга не рискнула подать голос. Близкий ручей, всегда звонкий и слышный, сейчас невнятно бормотал, как под одеялом, казалось, что течёт он где-то далеко-далеко.
Вышла жена Семёнова, тихонько сказала «доброе утро», зажгла печь в летней кухне, поставила чайник.
— Вы уж сами, Ростислав Андреевич, я туда пойду, прибираться.
Райисполкомовский вездеход, подвывая двумя передачами, одолел крутой глинистый подъем от реки, свернул влево к кордону и остановился под громадным дубом против дома Семёнова.
— Вы даже раньше, — сказал Котенко, пожимая руку учителю.
— Знакомьтесь! — Борис Васильевич отступил, пропуская своих спутников. — Это Клавдий Иванович Ивкин, заместитель председателя исполкома, когда-то мой ученик. Лейтенант милиции Шведов. Как здесь? Спокойно?
— Охотники ушли в горы минут сорок назад.
— Мы опоздали?
— Мы их должны догнать. Лошади готовы.
— А Семёнов?
— Ушёл следом.
— Не разойдёмся в этой тусклой мгле?
— Архыз поведёт по следу.
Подошла жена лесника, прошептала:
— Двое гостей остались, это которые учёные. Сказались нездоровыми. Остальные ушли. С ружьями.
Началось утро, ленивое, пасмурное, мокрое. Несмелый ветер потянул вдоль долины, он обещал разогнать хмару и просушить мокрые леса. Но не скоро.
Позвякивая стременами, четверо всадников гуськом тронулись к лесу. Котенко ехал впереди. На длинном поводке перед лошадью уверенно шёл Архыз.
5
Не остался Хоба на высокогорных лугах, заставил свой гарем следовать за ним через пихтовый пояс ниже, в буковые рощи, где на перепаде крутого спуска встречаются солнечные поляны, окружённые густым орешником.
Здесь тоже вдоволь пищи, хорошее укрытие, но воздух гуще, насыщенней, и в нем чужие для северян запахи, которые и волнуют и настораживают одновременно.
Ланки с оленятами то и дело останавливались, прислушивались к незнакомым запахам, поэтому вожаку приходилось довольно часто возвращаться, обегать вокруг них и сердито подгонять. Что за непослушные, своевольные создания! Никакой дисциплины. Могли бы брать пример с Рыжебокой, которая все время идёт рядом с хозяином гарема и успевает на ходу срывать то кленовую веточку, то мохнатый лишайник, по которому уже соскучилась.
Правда, и она вчера утром проявила характер, когда Хоба повёл было семью в узкий распадок, заваленный огромными камнями. Рыжебокая заупрямилась. Неужели он не понимает, что в таком ущелье они могут попасть в ловушку? И она повернула назад.
Вожак сделал вид, что остаётся в опасном месте один, самолюбие не позволяло ему вот так сразу пойти на уступку, но когда и остальные ланки примкнули к Рыжебокой и выбрались из ущелья на широкую террасу, он в гневе шаркнул по глине копытом, тряхнул рогами, однако повернул назад и тоже убрался отсюда; инстинкт подсказал ему, что ланки правы, а их осторожность вполне обоснованна: не только собственную жизнь берегут они, но и жизнь своих детей.
И все-таки он пошёл другой дорогой, но спустился ниже, нашёл удобный склон, и там они легли отдыхать.
Вскоре пришлось пережить некоторое волнение. В самом конце склона промчалось чем-то встревоженное стадо кабанов. Ветер принёс их противный запах, олени наставили уши, но больше ничего подозрительного не произошло, и они постепенно успокоились.
Хоба лежал под скалой. Чуть не дотянувшись до его крупа, рядом лежала Рыжебокая, поодаль устроились все другие ланки и малыши. Видеть их можно было только с противоположного склона горы или с высоких скал по сторонам. Дважды Рыжебокая внюхивалась в странный запах с высокой скалы, Хоба тоже пошевеливал носом, ему казалось, что попахивает человеком, но расстояние до скал было велико, в три раза больше, чем прицельный выстрел, всегда можно успеть убежать. Когда стадо вышло пастись, подозрительный запах усилился. Но — странное дело! — теперь он шёл сразу с трех сторон, и куда бы олени ни двинулись, этот запах усиливался. Сзади поляну закрывала каменная стена, туда хода не было.