Семеро гостей в первый день просто гуляли по лесу, беседовали с лесником, слушали рассказы Петра Марковича о зверях и недобрых людях, которых называют браконьерами, и вместе с ним ругали злодеев всякими нехорошими словами.
Потом на кордон прибыл лесник Бережной и ещё двое. Тоже гуляли по лесу, далеко заходили да время от времени расспрашивали Семёнова, где он встречал косуль, серн и нет ли поблизости отсюда оленей.
Оленей поблизости не было, они спускались месяцем позже. Но случались, конечно, исключения, приходили и в августе, особенно на урочище Псух, куда сходила звериная тропа с альпики. Там, да ещё в одной долине почти всегда жируют кабаны. Много кабанов.
Вечером гости смеялись, когда Семёнов рассказал о диком вепре, вожаке семьи, которого он называл «С приветом».
— Значит, и медведя загнал на дерево? — переспросил влиятельный снабженец, негласно признанный остальными гостями за старшего.
— Здоровенного медведя! — подтвердил Семёнов.
Ещё посмеялись, а потом затихли, поглядывая на жаркий камин. Кажется, все подумали об одном и том же. Вздохнули. И тогда снабженец сказал, выражая почти единодушное мнение:
— На шампуры бы вашего «С приветом» да вот в этот камин, чтобы зря не горел…
И все ещё раз дружно вздохнули, а Капустин выразительно посмотрел на Бережного. Дядя Алёха опустил глаза. Тема иссякла.
Утром гости взялись чистить и проверять друг у друга ружья. Лесник Бережной с двумя приятелями спозаранку ушёл в горы. Куда — не сказался.
А вечером жена Петра Марковича, вернувшись домой, тихонько заметила мужу:
— Слышь-ка, а ведь наши-то гости свежатину добыли…
— Откуда знаешь?
— В кухне прибралась, заглянула к ним, а у них, значит, свой ужин. На столе вино, а сами сидят у камина и на железных прутьях куски жарят. Капустин сразу выпроводил меня.
Семёнов посмотрел на часы. Десять. Накинул куртку и, несмотря на довольно позднее время, решительно пошёл в охотничий дом.
Окна светились, дымок из трубы все ещё шёл, и пахло жареным. Хорошо пахло, аппетитно. Семёнов зашёл с чёрного хода. На кухне за столом сидел Бережной и два новых лесника. Ужинали. И водка стояла. Семёнов по духу из мисок догадался — козлятину едят.
Лесники засуетились, табуретку подвинули, рюмку налили. Петро Маркович выпил, не отказался. А закусывать не стал. Сыт, значит.
— Слушай, Алёха, — сказал он через минуту-другую. — Хоть ты мне и приятель, хоть и вином угощаешь, но баловаться в заповеднике я тебе не позволю, понял? Откуда взялась козлятина? Докладай!
Бережной только руками развёл. На лобастом лице его вскинулись брови. Удивление и досаду выражала даже бородка.
— Ты не по адресу обратился, Петро Маркович! Я што? Как мне прикажет вышестоящий, так я и сделаю.
— Значит, тебе приказали? А кто приказал?
— Капустин. Можешь спросить. У него лицензия на отстрел. Все по правилу. Так и так, идите, мол, и чтоб было…
— Давай сюда лицензию.
— У него — говорю.
— А стрелил ты! Почему не взял бумагу?
— Мне слово сказано. А насчёт бумаги валяй к Капустину.
— Ты порядок знаешь. Лицензии сдают лесничему. Коротычу докладывал?
— Да что ты привязался ко мне, мил человек! Начальство знает, говори с ним, а меня не тронь.
— Кого свалил? — не унимался Семёнов.
— Косулю дрянненькую…
— На моем обходе?
— Слава богу, не на твоём. Там, где ведьмедя мы пымали. За увалом.
Семёнов помолчал. С этим медведем тоже не все просто и ясно. Вон и одёжа молчановская в тот день пропала. Он вспомнил про это, вздохнул:
— У меня тут одна неприятность уже есть, а ты с косулей ещё. Плащ молчановский и куртка подевались куда-то. Как корова языком слизнула. Висели в сенцах, как он оставил. И нету.
Дядя Алёха быстро глянул на своих товарищей. Поднял плечи.
— Из сенцев? А ты запираешь их, сенцы-то?
— Где там! На щепочку. Но щепочка была на месте. Если бы дверь открылась, на зверя какого подумал, мог взять играючи, а то все на месте, а одёжи нет.
— Привидения на кордоне, случаем, не водятся? — Бережной зашёлся в смехе, даже лысина покраснела. И приятели его засмеялись. В самом деле, должно быть, нечистая сила проказит!
Вошёл Виталий Капустин, раскрасневшийся, довольный, кажется, крепко навеселе, тоже заулыбался.
— Анекдоты травите? Ты, Бережной, забавляешь?
— Он самый, — сказал Семёнов. — Про то мясо, что на столе.
— При чем тут мясо? — Улыбка живо сошла с лица Капустина. — Пусть это мясо тебя не беспокоит, старик. Все законно. Лицензия у меня на отстрел имеется.
— Порядок у нас есть такой, Коротычу надо докладывать, и он уже нам даёт указания. Вот такой порядок.
— Когда здесь я… когда сам начальник отдела…
— Все равно, — упрямо заметил Семёнов. — Я обязан теперь доложить Коротычу и, как он скажет, так и сделаю. Актом пахнет.
Капустин беспечно махнул рукой.
— Валяй, докладывай. Заодно про кабана, а может, и про оленя доложи. Вдруг возьмём? Раз такой порядок, не нарушай. А мы с Коротычем как-нибудь договоримся, в интересах науки…
Хотя весь разговор Капустин вёл в полушутливой форме, будто не всерьёз, но по лицу его Семёнов видел, что не понравилось. Словно бы извиняясь, Петро Маркович сказал:
— Строго на этот счёт в заповеднике. Даже если сам министр прибудет. Законы для всех одни. Вот и люди у вас с ружьями.
— Ты этих людей не трожь! — Капустин помрачнел. — Это наши гости дорогие. Если хочешь знать, заботами этих людей весь заповедник держится. Не будь этих людей… Тут соображать надо, голова. Как мы к ним, так и они, понял? Вот так.
Капустин вышел, сердито стукнув дверью. И Семёнов поднялся уходить, но все же напомнил ещё раз:
— Разговор наш, Алёха, остался в силе. Ежели придётся кабана или ещё кого, так прежде скажись. И без меня — ни-ни! Иначе…
— Что, что иначе? — взорвался Бережной. — Ты вроде не понял, про что начальство сказывало? Власть на месте.
— Все понял. А от закона-порядка не отступлюсь. Мы здесь власть, а не гости.
Из дома своего Семёнов вызвал по рации Коротыча и доложил, что убита косуля и что люди из охотничьего дома, похоже, на этом не остановятся. Как быть? Коротыч очень просто и коротко сказал:
— Приеду сам, разберусь.
Но почему-то не приехал, хотя Семёнов прождал его весь день и в обход не пошёл из-за этого. А надо было идти: все гости с ружьями ещё на заре отправились в кабанью долину. Не цветочки, конечно, собирать.
Петро Маркович места себе не находил — за что ни брался, все из рук валилось. Тёмное дело делается. Сколько уже годов на его обходе было спокойно, браконьеры далеко обходили, не тревожили, а тут вдруг за этими гостями смотреть понадобилось. Коротыч, как сказали, по каким-то срочным делам в город уехал, а вот Капустин… Да кто он такой, чтобы распоряжаться?
Кому теперь говорить обо всем этом? Был бы молодой Молчанов… Нету Молчанова, уж не нарочно ли его в дальнюю командировку отправили?..
Семёнов вышел покурить, сел на лавочку, беспокойные мысли не выходили у него из головы.
И тут увидел на тропе человека. Петро Маркович вгляделся. Вроде знакомый. И тоже с ружьишком, с рюкзаком. Неужто ещё новый охотник на его голову?
Он поднялся и, хмурясь, пошёл навстречу. Но, узнав эту высокую фигуру, облегчённо вздохнул. Наконец-то хоть один свой!
— Здравствуй, Маркович, — устало сказал этот путник. — Сколько лет-зим не виделись, а? Считай, с прошлого года…
— Доброго здоровья, Ростислав Андреич! Я смотрю-смотрю, глазам не верю. Будто Котенко, только ты ведь не сказывался, что придёшь в наши края. Слыхал, на Восточном кордоне все лето.
— С Восточного напрямик и к вам.
Он снял карабин, рюкзак и, облегчённо вздохнув, тяжело опустился на лавку.
— Пойдём в хату… — Семёнову не терпелось угостить старшего научного работника чаем-обедом. Он почувствовал — как гора с плеч, только узнал Котёнку.
— Погоди, Маркович, отдышусь маленько. Я сегодня километров двадцать отшагал, если не больше, думал, к ночи не успею. Молчанов не вернулся?
— И весточки не шлёт. Неделя скоро, как уехал.