— Иван! А тебя как зовут?
— М-м-мыка, — промычала я с набитым ртом.
— Что?
Я прожевала.
— Мика. Имя такое, кошачье. Ты обещал помолчать.
— Ладно. Может, потом сходим в парк.
Пока я жевала, он терпеливо ждал. Потом произнёс:
— Что слушаешь? Рэп? — он кивнул на наушник, одиноко торчащий из уха.
— Джаз, неоклассику. Но чаще всего, просто эмбиент и лоу-фай — не обращая внимания на то, что играет.
— Ты очень странная.
— Думаю, это сразу заметно! — я засмеялась. — Понимаешь, музыка для меня — просто фон, как в кино. Играет себе саундрек, и мне кажется, будто жизнь — это фильм, а люди лишь персонажи. Тогда не так страшно.
К моему удивлению он понял.
— Ага! Я тоже в наушниках, когда отчим…
Он осёкся и вновь покраснел.
Но я уже догадалась. Везёт же мне на Мурлык!
Теперь пацана стало жаль. Выходит, не всё у них так расчудесно, у этих весёлых и беззаботных детей.
— Пойдём погуляем. С меня поцелуй.
Он засиял.
— Правда? Не врёшь?
Да уж! Девчонок ему не видать, как своих багровых ушей!
Я взяла куски пиццы с соседнего столика — для голубей, и мы вышли на улицу. Парк был через дорогу.
Я отламывала кусочки и кидала в урчащую стаю. Пальцы испачкались в жире и кетчупе, но мне было плевать. Сбросив кроссы, я откинулась на спинку скамейки и приоткрыла рот.
Иван не догадывался, что нужно делать. Он только болтал: о себе и о школе, о девчонках, о музыке.
Почему в этом мире никто не умеет молчать?
Пришлось говорить и мне.
— Ты почему меня красивой назвал?
— Но ты ведь… Эта кожа, ресницы… И эти фиалковые глаза!
Фиалковые? Ну и романтик!
Я влезла на скамейку с ногами, опрокинула Ивана, измазав ему футболку, и впилась губами в его слишком болтливый рот. Я целовалась всего пару раз и никогда не использовала язык. Но, по сравнению с ним, я была опытной.
Впервые в моих отношениях с мужчинами мне было приятно.
Потом я надела кроссовки, сказала: «Пока!» и ушла.
Он что-то кричал мне вслед, но я не слушала.
Всё должно быть мимолётно.
Не будет пошленькой свадьбы, денег в конвертиках и блюющих гостей. Не будет съёмной квартиры и покупки дивана. Не будет быстрого секса, скандалов, придирок к еде. Не будет нищенской пенсии и взаимных упрёков.
Он запомнит меня на всю жизнь. Запомнит мой запах и вкус.
Я навсегда останусь мечтой.
Что я могу ему дать? Я ведь умру, а он будет жить.
Назад добиралась я долго, в тряском вонючем автобусе, с озлобленными пассажирами. Потом долго шла через степь. Солнце было не жарким, но подгорела я всё равно.
Я облилась водой, сменила одежду и отправилась на поиск Мурлыки.
Мальчишка накинулся на пиццу так, как будто неделю не ел.
Мне очень хотелось ему рассказать про встреченного пацана, и о том, что я скоро умру. Послушать рассказ о бессмертной девчонке со звёзд, которую я ненавидела.
Наверное, Мур нашёл бы слова.
Но он ничего не спросил.
В шесть всех согнали на фильм, спонсоры подарили проектор. Я понимала, что всё неспроста — нужно было отвлечь ребят о произошедшего.
Ленка претендовала на место Танюхи — орала, рассаживая девчонок. Подключив видавший виды ноутбук, Семёныч поставил «К звёздам».
Фильм напомнил скучное путешествие звёздной принцессы, и я бы заснула от видов пустынных планет. Но Злата, решив, что её мужичок отправился в детство, уселась со мной. Девочки зашептались, а Злата положила руку мне на бедро.
Я сидела и думала, что со Златой у нас есть что-то общее.
Нас двоих придержали. Мы не такие, как все.
Когда свет погас, настала пора путешествий. Лихой астронавт отправился на поиск отца, а тёплые девичьи пальцы — на поиски наслаждений. Они слегка прикасались к коленке, а после скользили наверх, под короткую юбку, и теребили резинки трусов.
Мою руку Злата решительно положила себе на бедро. Но что делать дальше, я не понимала.
Залезть к ней под юбку? Я провела дрожащей рукой вверх и вниз.
Вышло глупо и неестественно. Злата сказала: «Щекотно!»
Дальше я просто сидела, позволив действовать Злате.
По экрану летели кораблики, похожие на «игрушки» наших девчонок, и танцевали звёзды. А я не могла разобраться, что нужно чувствовать, когда человек тебя трогает не для того, чтобы доставить боль.
Сначала мне было страшно и вспоминалась война. Но увидев, что Злата не лезет в трусы, я расслабилась, и дальше было приятно.
Так продолжалось почти два часа. Танцевали внутри живота острокрылые бабочки, а трусы прилично намокли. Мне уже очень хотелось, чтоб Злата, в конце-то концов, их сняла. Но она это так и не сделала — вероятно, боялась запачкаться. Это ведь Злата, волшебное солнечное создание!