Он ведь меня не убил! Почему?
Я поняла и невесело усмехнулась.
Дурочка-Мика ошиблась, считая, что ей приготовлена роль жертвы.
Нет! С самого начала я была наблюдателем. Люди нуждаются в чьих-то глазах.
Слышен ли звук падающего дерева в лесу, если никого рядом нет? Зачем резать людей, если никто не узнает?
Илья и не думал меня убивать, я была в безопасности.
У Сашки был вскрыт живот, от самых рёбер. В лёгких сумерках червями свисали кишки. На земле валялся бюстгальтер «пуш-ап» — вероятно, Илья спёр его у одной из питалок.
Теперь я заметила то, что не увидела сразу. Из сухих веток Илья сплёл диковинные изваяния. Они были настолько чужие, что от их вида кружилась башка.
Ритуал. Это всё — ритуал. Когда-то так делали предки на праздниках плодородия. Молились богам, резали невинную жертву и пили тёплую кровь.
Кровь в наши дни заменили вином, плоть — хлебом. Но Илье не нужны подделки.
Я пролезла через кусты и побрела в лагерь. Без телефона я не могла позвонить Семёнычу и всё рассказать.
А может, не нужно рассказывать?
Я подавила трусость в зародыше, пока она не разрослась. Чтобы не стать такой, как Мурлыка.
Нет уж! Никто мной не будет командовать!
Мурлыка сидел на крыше. Я заметила его издалека — плоский контур на фоне чуть светлых небес. При виде меня он махнул рукой, спустился и побежал навстречу.
— Мика! Ты вся в крови!
— Думаешь, я не знаю? Кровь не моя.
Мурлыке легче не стало.
— А чья?
— Сашки, из двадцать седьмой.
— Зачем ты её… — он осёкся. — Илья?
Я кивнула.
— А ты говорил, что у нас есть время!
Стало не по себе. Как Мур мог решить, что я убила девчонку? Значит, в его глазах я такая?
Вспыхнула ярость, но сразу погасла.
Я ведь такая и есть. Совсем не девчонка со звёзд.
Больше всего я боялась, что мне не поверят. Чем я докажу, что виноват Илья?
Но Семёныч позвонил Мясоедову, ещё не дослушав рассказ. Сказал: «Ждите тут!», и вышел из кабинета.
Вернулся он вместе с Ильёй.
— Сидите и ждите полицию! — он уселся обратно за стол, плеснул в грязный стакан коньяка и закурил.
Илья расположился в кресле напротив меня. Он был совершенно спокоен: лицо неподвижно, скрученные скотчем руки лежат на коленях. И никаких следов крови.
Помылся?
До самого приезда полиции мы не проронили ни слова.
— Вы совсем охренели?! — спросил Мясоедов с порога. Не дожидаясь ответа, добавил: — Ну, кто тут убийца?
Илья поднял обе руки.
— Это признание вины?
Илья ухмыльнулся.
— Нет. Так считает Семёныч.
Стуча каблуками и бряцая амуницией, в комнату вошла опергруппа. Мясоедов кивнул на Илью:
— Оденьте «браслеты»!
Повернулся ко мне:
— Показывай место убийства. Надеюсь, что там будет труп.
Я покраснела.
— Как вам не стыдно! Она ведь ребёнок. Была…
Автоматчики переглянулись и уставились на Мясоедова, но тот со мной ругаться не стал.
— Двое останутся здесь. С подозреваемого глаз не спускать! Остальные — за мной! Семёныч, тебя это тоже касается. И не забудь понятых!
Семёныч взял пару питалок, нашу и Саши. Мы спустились во двор. Возле служебных машин толпилась куча народу. Заметив начальника, они бросили сигареты.
Мясоедов отдал распоряжения, и мы, почти всей толпой, пошли к лесу.
— Я сказал пацанам, чтобы они не трогали вещи Ильи, — суетился Семёныч. Похоже, ему уже мерещились тюремные коридоры.
Мясоедов спросил у Мурлыки:
— Ты вместе с Микой тело нашёл?
— Нет. Я был в лагере.
— Так какого… Значит, будь там и сейчас!
Семёныч сказал:
— Не всё ли равно, где он был. Свидетель из него никакой. Такое несёт!
Мурлыка сначала отстал, а после пошёл за нами.
— Когда я Сашу нашла, она была вовсе не «тело».
— Всё видела? На телефон, надеюсь, сняла?
— Да. Но его отобрал Илья.
— Отобрал? А тебя оставил в живых? — Мясоедов повернулся к мужчине, что шёл рядом с ним. — Как тебе это, Петюня?
«Петюня» скривился, как будто ему попытались скормить очень кислый лимон.
— Сомнительно…
Я протянула:
— Ему ведь нужны чужие глаза…
Теперь скривился и Мясоедов.
— Ты что, эксперт по серийникам? Поверь, убийцам хватает своих. Чужие они только могут забрать для коллекции.
Часть людей Мясоедов оставил возле скамейки: