Как была, голышом, я вернулась в комнату. С волос стекала вода, за «вьетнамками» оставались следы. Девочки тихо хихикали.
Я заглянула в тумбочку.
Пусто. Ни косметики, ни одежды.
Ирка заржала в открытую.
Ну конечно! Кто же ещё? Считает себя в нашей комнате главной.
Я подошла, кротко опустив глаза. Спросила:
— Ирочка, где мои вещи?
И неожиданно провела прямой в челюсть здоровой левой рукой.
Ирочка, хлопая ресницами, осела на пол. Вся спесь слетела. Сопротивляться она и не думала.
— Я спрашиваю, где мои вещи?
Она не ответила. Я обратилась к другим:
— Где?
Девчонки молчали.
Искать — не вариант. Они ждут именно этого.
Из Иркиной тумбочки я вытащила косметику и бросила себе на кровать. Из шкафа достала Иркины шорты и блузку…
Пальцы распухшей правой руки не шевелились. Я красилась левой, которая теперь тоже болела.
Казалось, мир сходит с ума. Что они все себе думают?
Я главная подозреваемая в убийстве. Для обвинения улик предостаточно. Сегодня приедет столичный следак. А меня наряжают, как будто невесту!
Я с непривычки заехала щёточкой в глаз.
Неужели Семёныч верит, что всё устаканится? Все дружно забудут о трупах, он заживёт так, как прежде, а я поеду в Германию?
Абсурд!
Может, я чего-то не понимаю? Может, деньги и связи решают всё?
Я сопела, высунув язык изо рта. Мне очень хотелось произвести впечатление на взрослого. И вовсе не потому, что так приказал Семёныч.
В комнату заглянула питалка:
— Он ждёт тебя возле клёнов. Прекрасный мужчина!
Белые Иркины шорты болтались, спасал лишь ремень.
Ого! Огромный мужик и красивый. Брови дугой, волевой подбородок. Озорные глаза, в которых светится ум и, вроде бы, сострадание.
— Вот! Это Мика! Знакомьтесь! — питалка заискивающе улыбнулась мужчине, вытерла потные ладони о бёдра. — Что же, не буду мешать!
Мы остались одни. Мужчина сказал: «Ты такая красотка!», и очень по-доброму прищурил глаза.
Красотка? Сердце забилось сильнее.
Мужчина вытянул руку.
— Ганс!
— Мика.
Я пожала протянутую ладонь — крепко, как только смогла, изо всех сил стараясь произвести впечатление. Его ладонь была большая, сухая и тёплая.
— Не думай, я украинец. Просто уехал в Германию, по делам. Так что, я вовсе не Ганс.
Странный мужчина! «Я Ганс, но я вовсе не Ганс! А кто, тебе знать ни к чему!»
Но глаза у него были добрыми, голос мягким, а от рук исходило тепло.
— Присядем? — он показал на скамейку.
Я села, и он опустился рядом — так близко, что соприкасались наши тела.
— Как тебе здесь?
— В лагере? Ничего… Лучше, чем в интернате.
— Да… Тут природа… — Ганс облизнулся и погладил меня по спине. — Ты ведь растёшь! Девочкам нужен солнечный свет, иначе не будет гормонов.
Я не знала, что на это сказать. Просто сидела, подняв глаза к небесам, и пялилась на узоры из листьев. Кроны качались, узоры складывались в причудливые фигуры: птиц, людей и диковинных рыб…
— Да… А гормоны нужны… И питание. Вон ты какая худая! — он положил мне на ногу ладонь. От неё шло тепло. Но по спине всё равно побежали мурашки. — Какая холодная! И гусиная кожа! — ладонь начала двигаться вверх и вниз. — Шерсть поднимаешь? Пушишься? Хочешь меня напугать?
Шерсть? Что он несёт?
Ганс странно смеялся: «Ик… Ик… Ик…», а я всё смотрела на ветки.
— Не бойся… Я ничего плохого не сделаю… — скользнув по внутренней части бедра, рука забралась в промежуток между ногой и штаниной шорт. — Только хорошее…
Острые кленовые листья… Вот кролик, а рядом с ним — волк. Кажется, кролик попался.
Рука расстегнула верхнюю пуговку — самую большую на шортах. Я заелозила задницей по скамейке — в тонкую кожу впились занозы.
Порыв ветра. Кролик принялся убегать.
— Ты чего? Разве никто так не делал?
Ветер кончился, кролик застыл.
Тянуло внизу живота, как бывает, когда летишь вниз на качелях.
Рука расстегнула пуговки на ширинке — одну за одной, и забралась внутрь.
— Шлюшка! Ты даже не носишь трусов!
Пальцы раздвинули плоть и погрузились. Ганс застонал.
Вот долбоёб! Презираю мужчин!
Сделав десяток неловких движений, Ганс вытащил руку. Между пальцами вытянулись прозрачные нити. Он с наслаждением их облизал.
— Было приятно? Теперь твоя очередь!
Он встал, расстегнул ширинку и вытащил свой драгоценный прибор. Провёл скользким пальцем по моим плотно сжатым губам.