потом лОснятся – женское здоровье
и мужское здоровье повстречались.
57
Холодает. Закрыли магазины.
Опустевший поселок охраняют
две собаки, лохматые две псины,
меня помнят, а потому не лают.
Сколько здесь нас осталось к новогодней
поре года? Десяток или меньше.
С каждым днем только чувствую свободней
от неумных мужчин, нетеплых женщин.
***
С кем встречаюсь с людьми? Один зимует
Елисеев-старик, не дом – курятник:
то чертей он гоняет, в щели дует
ветер, свищет; то, трезвый, аккуратно
паклей старой заделывает дыры.
Обойду стороной: болтлив уж очень.
Сыну отдал московскую квартиру,
ну а сын помнить-знать его не хочет.
***
Вот семья молдован. С тепла степного,
с голодухи тут ищут лучшей доли.
Как сороки, воруют, нет такого,
чем побрезгуют. Дать им денег, что ли…
Ходит-бродит, юродит в худом теле
девка-дура-душа, простоволоса,
Александра; тиха при грешном деле,
только смотрит потом тепло и косо.
***
А в избе, что напротив, не жгут света;
продают, но никто смотреть не хочет;
был хозяин – повесился тем летом:
боли раковые сверх всякой мочи.
А потом я узнал: на той же балке
(дом был куплен на вывоз издалека)
его первый хозяин…
как мочалка…
Над неверьем такая вот издевка.
***
Поневоле соседей изучаешь,
круг сужаешь, истории их слышишь.
Этих мест лучше, ближе не узнаешь,
чем зимой, – летом красным не опишешь.
***
Одиночество снега под луною,
одиночество месяца на небе –
а теплее, чем в городе с женою,
а нужнее тоска вина и хлеба.
58
Тут мы пьем, тут работаем, гуляем,
о высоком, о низком рассуждаем.
Тут мы книги читаем, спим друг с другом
и не знаем беды за недосугом.
Тут метель заметет, тут снег растает,
тут вся жизнь всяко с нами побывает.
Тут застанет нас смерть, возьмет природа.
Это вроде посмертная свобода.
59
А глядишь: зиму перезимовали;
и припасов, и дров – всего хватило;
отоспались и вдоволь налюбились;
книги вдумчивые читали ночью,
чтивом легким днем, утром забавлялись.
60
Спячки зимней долгий холод
кончен, свету-то в оконце
сколько! Год умыт и молод.
Бег ручья-первопроходца,
шум летящий птичьей стаи,
вид снегов, льдов, с тела спавших.
Смех слыхали, засыпая,
бед, нас осенью обставших, –
где они? А мы свободны,
живы мы весною красной.
Силы сильны и бесплодны
воскресают неопасно.
61
А лететь всего полмира –
от жары неимоверной,
от нечистого дыханья,
от заразной, южной, скверны.
Черной Африки виденья
отстают в полете быстром;
в холод, голод возвращенье,
в край весны благословенной.
62
А в канавах вода грязна, бурлива;
а до станции добрести, доплыть – уже приключение;
берешь две буханки хлеба и чихаешь, сопливый,
и покупаешь перцовку в целях самолечения.
Надо забор подправить, надо убрать осенние
горы и груды листьев, надо проверить трубы,
надо с окон содрать зимнее утепление,
на чердак отнести, чтоб не мешалась, шубу.
Надо вымести грубый зимний сор на улицу,
отпереть летнюю кухню, занести туда стол и стулья,
надо хлопотать в саду, над землей ссутулиться.
Так и буду я эти "надо" до конца повторять июля.
63
Уж какой ты работник, я ль не знаю:
год который качается под ветром
твой забор, что того гляди и рухнет,
на каком честном слове прикрепился
к трем столбам! Может, нас переживет так.
64
Здравствуй, Адонис!
Как спалось, мой господине,
в этой долгой снежной пустыне,
в этом голом образе мира,
какой не видеть
уже благо?
Как спалось-почивалось,
ворочалось как, лежалось
под белым легчайшем снегом,
под лётом ветров, туч бегом?
Как смерть миновала,
без ущерба ли?
Каково тебе возвращаться,
расцветать под весенним солнцем,
под ветерком качаться,
заморозков пугаться?
Красивый стоишь, пригожий
в лугах родимых.
65
Тяжелеет снег, и в сердце
думы мокнут, тяжелеют;
от весны, беды согреться
чем? – остатки дров чуть тлеют.
Ну не брать же новой ноши,
не идти же за охапкой;
хлюпают водой калоши,
и капель стучит по шапке.