Необычайную популярность песен Мерзлякова, обусловленную их близостью к фольклору, отмечал Н. Полевой: «Песни А. Ф. Мерзлякова потому еще более вошли в народный быт, что они извлечены из простонародных песен».[30] Действительно, многие песни Мерзлякова, не без прямого воздействия Кашина, своим непосредственным образцом имели фольклорный текст: первые строки его песен зачастую совпадают с началом народных («Я не думала ни о чем на свете тужить…», «Вылетала бедна пташка на долину…», «Ах, что же ты, голубчик, невесел сидишь…», «Чернобровый, черноглазый…» и др.). Близость песен Мерзлякова к фольклору способствовала тому, что они быстро и легко усваивались демократической средой и некоторые из них фольклоризировались. Впрочем, и те романсы, которые не восходят к фольклорному источнику, тоже приобрели большую популярность, например, «Среди долины ровныя…», «Малютка, шлем нося, просил…». На последний текст музыку написал А. Д. Жилин — композитор, который, наряду с Кашиным, в своих более чем двадцати романсах на слова Мерзлякова, Дмитриева, Державина, Хераскова, Жуковского, Нелединского-Мелецкого и других поэтов также создавал образцы предромантической вокальной лирики (сборник его романсов «Эрато» семью отдельными выпусками выходил в свет с апреля по декабрь 1814 года).[31]
Жанр «русской песни» был закреплен в поэзии благодаря усилиям Дельвига, на тексты которого писали музыку А. Алябьев, И. Рупин, М. Яковлев, молодой Глинка и Даргомыжский. Песни Дельвига составили определенный этап в истории русской музыкально-поэтической культуры. Как подчеркивает современный исследователь, «историческое значение песен Дельвига можно оценить вполне, только учитывая их музыкальное звучание».[32] В критике и историко-литературных трудах зачастую высказывается весьма скептическое отношение к песням Дельвига, они определяются как псевдонародные. И. Н. Розанов считал, что Дельвиг, «боясь прямоты и откровенности фольклорной песни, создал дворянскую „русскую песню"».[33] Н. П. Андреев, хотя и не подвергал сомнению фольклорность песен Дельвига, но ставил ему в вину «украшение действительности в интересах дворянского класса».[34] Критерием народности в данном случае берется лишь близость к крестьянской песне и не принимается во внимание та конкретная историко-литературная задача, какая решалась Дельвигом. И сейчас в какой-то мере сохраняет свой смысл укорительное замечание Пушкина: «Дельвиг не был оценен при раннем появлении на кратком своем поприще; но он не оценен еще и теперь…». Конечно, если судить о песнях Дельвига с точки зрения их близости к крестьянским песням, то они заслуживали бы ту суровую оценку, какую им обычно дают. Но историческое значение песен Дельвига может быть по-настоящему, объективно понято, если учесть, что он создавал свои песни, опираясь на традиции русской городской песенной культуры, закладывавшиеся еще в XVIII веке. И композиторы, сочинявшие музыку на стихи Дельвига, в полном соответствии с их литературным стилем, также ориентировались на городскую песню-романс. Благодаря этому и был создан своеобразный тип «русской песни», отличающийся от типа, созданного Мерзляковым, но тоже достаточно популярный не только в среде литературных друзей и единомышленников Дельвига, но и в более широких демократических кругах. Стихотворение Дельвига «Не осенний мелкий дождичек…», написанное для Глинки, прочно вошло в музыкально-поэтический быт, стало одной из любимых песен разночинной интеллигенции и студенчества.
Дальнейшее развитие и расцвет «русской песни» связаны с именами Цыганова и Кольцова, а также многочисленных поэтов — их современников, с творчеством композиторов Алябьева, Варламова, Гурилева, Н. А. и Н. С. Титовых и других менее известных композиторов.