И все-таки, когда мы переходим в XVII век, здесь уже нет недостатка в фактах, которые со всей очевидностью свидетельствуют, что виршевая поэзия того времени была, в сущности даже более песенной, чем книжной. Правда, первоначально это были преимущественно духовные гимны, или пса́льмы, — трехголосные песни, исполнявшиеся хором без инструментального сопровождения (a capella). В «Лексиконе славеноросском», составленном Берындою и изданном в 1627 году, уже находим и соответствующие определения: «Псалом — пение, песенка, игранная на инструменты, або спеваная песнь» и «Песнь — песенка, так спеваная, як граная…». Указание в «Лексиконе» на инструмент не должно смущать: оно воссоздает каноническое представление о пении религиозных гимнов в сопровождении струнного инструмента древних евреев. На Руси же, в музыкально-поэтическом обиходе, пса́льма — не то же, что псалом, и исполнялась она не как «граная», а как «спеваная песнь», без аккомпанемента. Среди авторов псальм XVII века следует назвать в первую очередь Дмитрия Ростовского, чьи произведения перешли в рукописные песенники XVIII века, и монаха Новоиерусалимского монастыря (под Москвой) Германа, чьи песни встречаются в песенниках с начала 1680-х годов и доходят до XIX века (их можно встретить, например, в сборнике П. Бессонова «Калики перехожие»). [9]
Особенно же замечательна стихотворная «Псалтырь» Симеона Полоцкого, опубликованная в 1680 году и тогда же положенная на музыку композитором В. П. Титовым, первым выдающимся мастером хоровой музыки («Псалтырь рифмотворная», содержащая 135 псальм). [10]«Псалтырь» Полоцкого — Титова представляет собой важный факт русской музыкально-поэтической культуры конца XVII века, порывающей с церковно-каноническим стилем. Псальмы Полоцкого — Титова исполнялись не в культовых целях, а в домашнем быту и удовлетворяли уже больше эстетическим, нежели религиозным чувствам русских людей той эпохи. Именно здесь берет свое начало традиция оригинальных переложений русскими поэтами псалмов, которые служили им удобной, хотя и не всегда безопасной формой выражения передовых философских и общественных воззрений (Ломоносов, Державин, Пушкин). В рукописных песенниках XVIII века встречаются псальмы на стихи Полоцкого и с музыкой неизвестных композиторов (например, «Муж буй в сердцы глаголаше…»), что лишний раз свидетельствует об их популярности. Проникли в песенники и другие произведения С. Полоцкого — например, восемь стихотворений из «Рифмологиона». Таким образом, Полоцкий по праву может считаться первым известным русским поэтом-песенником, чье творчество вылилось в формы, обусловленные характером и уровнем современной ему культуры.
В XVII веке, наряду с духовными псальмами, появляются и светские песни. Зародыши любовной лирики некоторые исследователи видят уже в переложениях «Песни песней» Ф. Скорины (XVI в.) и М. Хоныкова (1670-е годы). [11]Но, независимо от «Песни песней», среди псальм конца XVII — начала XVIII века появляются тексты, далекие по своему содержанию от традиционных для древнерусской поэзии мотивов. Так, в рукописный сборник «Псалмы душеполезные», хранящийся в Государственной публичной библиотеке в собрании Ф. И. Буслаева, включено восемь приветственных и любовных песен. В другом сборнике, «Канты и псальмы», также принадлежавшем Буслаеву, находим застольную песню неизвестного автора, где, между прочим, есть такая строфа:
Тематика светских песен конца XVII — начала XVIII века оказывается довольно разнообразной — здесь и описания баталий, и поздравления царей с победой, и песни о воссоединении Украины с Россией, и о пользе учения (например, «Отроче юный, из детства учися…» С. Полоцкого), и даже о «свободности» и о «фортуне», но преимущественно это песни застольные («Для чего не веселить ся…», «Здравствуй тот, кто пьет…», «Пейте, братцы, попейте…») и песни любовного содержания — достаточно чувствительные и даже галантные. Последние долгое время приписывались В. Монсу, но современные исследователи полагают, что большая их часть принадлежит неизвестным поэтам и, возможно, какой-то талантливой поэтессе Петровского времени. [13]Правда, песни светского содержания занимали в песенном репертуаре XVII века еще весьма скромное место. По подсчетам А. В. Позднеева, в известных нам песенниках XVII века встречается свыше 440 песен, и из них только 20 разрабатывают «мирские» сюжеты (некоторые из них, впрочем, распространялись в большом количестве вариантов — например, песня «Ах, свет горький…» насчитывает их до тридцати). [14]Как можно заключить на основании изучения рукописных песенников, светская песенная виршевая поэзия бытовала преимущественно в средних слоях городского населения. Именно эта демократическая городская среда и составила ту аудиторию, к которой прежде всего и обратятся Феофан Прокопович, Кантемир, Тредиаковский и Ломоносов и которая на протяжении всего XVII века окажется наиболее восприимчивой к песнетворчеству русских поэтов и композиторов. Она станет и основным передатчиком новых песен в крестьянскую массу, хотя многие эти песни усваивались крестьянами и непосредственно от музицирующих дворян, особенно в помещичьих усадьбах.
Между светскими псальмами XVII века и романсами середины XVIII века лежит безбрежное, еще мало исследованное море так называемых кантов (от латинского cantus — пение, песня), то есть бытовых песен светского содержания, сначала, как и псальмы, трехголосных, а затем одноголосных, отличавшихся от псальм четким членением на куплеты, ясностью и отчетливостью ритма, но исполнявшихся также без музыкального сопровождения. [15]
Интенсивное «обмирщение» поэзии и соответственно с этим вытеснение псальм кантами началось в Петровскую эпоху. Сам Петр I не любил инструментальную музыку, но увлекался вокальной и поощрял пение, особено хоровое, на разных торжествах, во время церемоний и праздников, где в первую очередь исполнялись канты-«виваты», то есть панегирические патриотические песни военно-исторической тематики. Так, специально сочиненные неизвестными авторами «виваты» исполнялись во время торжеств по случаю взятия Азова, первых успехов в войне со шведами, взятия Нарвы и Дерпта, Полтавской битвы, Ништадтского мира. [16]Известно до шестидесяти текстов на взятие Азова, Шлиссельбурга, Нарвы, в честь Петра и Меншикова. Один из них — «Свете Российский, славою венчанный…» — принадлежит, очевидно, Дмитрию Ростовскому. Около двадцати песен посвящено Полтавской битве («Днесь льва гордыни конец приближися…», «Орел ко солнцу ныне возлетает…» и т. д.), лишь для одной из них удалось установить авторство: «Изми мя, боже, вопиет Россия…» — принадлежит Стефану Яворскому. Некоторые из этих песен сохранились в песенниках до 70-х годов XVIII века. Сражению с турками 1711 года посвящен один из ранних кантов на слова Феофана Прокоповича — «За Могилою Рябою…». Канты 1720-х годов приобретают особенно панегирический, даже помпезный и вычурный тон, они очень растянуты (некоторые достигают 60 и даже 90 строк); неудивительно, что их сохранилось в рукописных песенниках значительно меньше, чем кантов конца XVII — начала XVIII века. Жанр торжественного панегирического канта к 1730-м годам явно изжил себя, приобрел характер официального гимна.
9
См.: С. А. Щеглова, Богогласник. Историко-литературное исследование, Киев, 1918, с. 263; Т. А. Ливанова, Русская музыкальная культура XVIII века в связях с литературой, театром и бытом. Исследования и материалы, т. 1, М., 1952, с. 481, Приложение, с. 88–89 (в дальнейшем — Т. А. Ливанова); А. В. Позднеев, Рукописные песенники XVII–XVIII веков (Из истории песенной силлабической поэзии). — «Ученые записки Московского государственного заочного педагогического института», т. 1, М., 1958, с. 8. 16 и др. (в дальнейшем — А. В. Позднеев).
10
Нотные образцы см.: Т. А. Ливанова, Приложения, с. 86–88, №№ 28–33. О бытовании псальм Полоцкого — Титова в XVIII в. см. там же, т. 1, с. 57–58. Титову принадлежит также музыка на «Месяцеслов» С. Полоцкого.
15
Иногда термин «кант» употребляется и в более широком значении, обнимая собою и псальмы, которые в таком случае рассматриваются как первоначальная разновидность канта.
16
См.: Н. Финдейзен, Петровские канты. — Известия АН СССР, 1927, серия 6, т. 21; Н. Финдейзен, Очерки, т. 1, с. 337–338, Приложения, с. L–LVII; А. В. Позднеев, с. 39, 53.