Предлагают любимых людей?
Девушка, слушайте, семьдесят вторая,
Не могу дождаться, и часы мои стоят.
К дьяволу все линии — я завтра улетаю.
Вот уже ответили: «Ну, здравствуй, это я».
Телефон для меня, как икона.
Телефонная книга — триптих.
Стала телефонистка Мадонной,
Расстоянье на миг сократив.
Девушка, милая, я прошу — продлите.
Вы теперь, как ангел, не сходите с алтаря.
Самое главное впереди, поймите…
Вот уже ответили: «Ну, здравствуй, это я».
Что, опять поврежденья на трассе?
Что, реле там с ячейкой шалят?
Всё равно буду ждать, я согласен
Начинать каждый вечер с нуля.
Ноль семь. Здравствуйте, снова я. Да что вам?
Нет, уже не нужно. Нужен город Магадан.
Просто, понимаете, друг уехал снова.
Вот бы мне узнать, как он, бедняга, там.
Эта ночь для меня вне закона.
Ночи все у меня не для сна.
А усну — мне приснится Мадонна.
На кого-то похожа она.
Девушка, милая, снова я. Тома,
Не могу дождаться, жду, дыханье затая.
Да, ну я, конечно, я, ну я, конечно, дома!
Вызываю, отвечайте. «Ну, здравствуй, это я.»
МОСКВА-ОДЕССА
Который раз лечу Москва-Одесса,
Опять не выпускают самолет,
А вот прошла вся в синем стюардесса, как принцесса,
Надёжная, как весь гражданский флот.
Над Мурманском ни туч, ни облаков,
И хоть сейчас лети до Ашхабада.
Открыты Киев, Харьков, Кишинев,
И Львов открыт, но мне туда не надо.
Сказали мне: — Сегодня не надейся,
Не стоит уповать на небеса.
И вот опять дают задержку рейса на Одессу,—
Теперь обледенела полоса.
А в Ленинграде с крыши потекло,
И что мне не лететь до Ленинграда,
В Тбилиси — там всё ясно, там тепло,
Там чай растёт, но мне туда не надо.
Я слышу, ростовчане вылетают,
А мне в Одессу надо позарез.
Но надо мне туда, куда меня не принимают,
И потому откладывают рейс.
Мне надо, где сугробы намело,
Где завтра ожидают снегопада.
А где-нибудь всё ясно и светло.
Там хорошо, но мне туда не надо.
Отсюда не пускают, а туда не принимают.
Несправедливо, муторно, но вот
Нас на посадку скушно стюардесса приглашает.
Похожая на весь гражданский флот.
Открыли самый дальний закуток,
В который не заманят и награды.
Открыт закрытый порт Владивосток,
Париж открыт, но мне туда не надо.
Взлетим мы, можно ставить рупь за сто — запреты снимут,
Напрягся лайнер, слышен визг турбин,
Но я уже не верю ни во что, меня не примут,
У них найдётся множество причин.
Мне надо, где метели и туман,
Где завтра ожидают снегопада.
Открыли Лондон, Прагу, Магадан,
Открыли всё, но мне туда не надо.
Я прав, хоть плачь, хоть смейся,
Но опять задержка рейса,
И нас обратно к прошлому ведёт
Вся стройная, как ТУ, та стюардесса, мисс Одесса,
Доступная, как весь гражданский флот.
Опять дают задержку до восьми,
И граждане покорно засыпают.
Мне это надоело, чёрт возьми,
И я лечу туда, где принимают.
КАМНЕМ ГРУСТЬ ВИСИТ НА МНЕ
Камнем грусть висит на мне, в омут меня тянет.
Отчего любое слово больно нынче ранит?
Просто где-то рядом стали табором цыгане
И тревожат душу вечерами.
И как струны, поют тополя, хоп, ля-ля-ля-ля, ля-ля,
И звенит, как гитара, земля, ля-ля-ля.
Утоплю тоску в реке, украду хоть ночи я,
Там в степи костры горят, и пламя меня манит.
Душу и рубаху, эх, искромсаю в клочья,
Только пособите мне, цыгане.
Прогуляю я всё до рубля, хоп, ля-ля-ля-ля, ля-ля,
Пусть поёт мне цыганка, шаля, ля-ля-ля-ля-ля.
Всё уснувшее во мне струны вновь разбудят,
Всё поросшее быльём да расцветёт цветами.
Люди добрые простят, а злые пусть осудят —
Я, цыгане, жить останусь с вами.
Ты меня не дождёшься, петля, ля-ля-ля-ля, ля-ля.
Лейся, песня, как дождь, на поля, ля-ля-ля.
ВО ХМЕЛЮ СЛЕГКА ЛЕСОМ ПРАВИЛ Я
Во хмелю слегка лесом правил я.
Не устал пока — пел за здравие.
А умел я петь песни вздорные:
Как любил я вас, очи чёрные.
То плелись, то неслись, то трусили рысцой,
И болотную слизь конь швырял мне в лицо.
Только я проглочу вместе с грязью слюну,
Штофу горло скручу и опять затяну:
Очи чёрные, как любил я вас…
Но прикончил я всё, что впрок припас.
Головой встряхнул, чтоб слетела блажь,
И вокруг взглянул, и присвистнул аж: