Вариация на цыганские темы
Шёл я, брёл я, наступал, то с пятки, то с носка,
Чувствую — дышу и хорошею.
Вдруг тоска змеиная, зелёная тоска,
Изловчась, мне прыгнула на шею.
Я её и знать не знал, меняя города,
А она мне шепчет: «Так ждала я.
Как тебе? Куда тебе? Зачем да и когда?»
Сам скитался с нею, не желая.
Одному идти — куда ни шло, ещё могу, —
Сам себе судья, хотя и барин.
Впрягся сам я вместо коренного под дугу —
С виду прост, а изнутри — коварен.
Я не клевещу: подобно вредному клещу,
Впился сам в себя — трясутся плечи.
Сам себя бичую я и сам себя хлещу,
Так что, никаких противоречий.
Одари, судьба, и лишь за деньги отоварь,
Буду дань платить тебе до гроба.
Грусть моя, тоска моя, чахоточная тварь, —
До чего ж живучая, хвороба.
Поутру не пикнет, как с бичами ни бичуй,
Ночью — бац! Со мной на боковую.
С кем-нибудь другим хотя бы ночь переночуй,
Гадом буду — я не приревную!
ВОТ ЭТО ДА…
Вот это да, вот это да!
Сквозь мрак и вечность решето
Из зала страшного суда
Явилось то, не знаю, что.
Играйте туш. Быть может, он —
Умерший муж несчастных жён,
Больных детей больной отец,
Благих вестей шальной гонец.
Вот это да, вот это да!
Спустился к нам не знаю кто,
Как снег на голову сюда
Упал тайком инкогнито.
Но кто же он? Хитрец и лгун?
Или шпион, или колдун?
Каких творцов он господин,
Каких отцов заблудший сын?
Вот это да, вот это да!
И я спросил, как он рискнул,
Из ниоткуда в никуда
Перешагнул, перешагнул?
Он мне: «Внемли!» И я внимал,
Что он с Земли вчера сбежал,
Решил: нырну я в гладь и тишь,
Но в тишину без денег — шиш,
Мол, прошмыгну, как мышь, как вошь,
Но в тишину не прошмыгнёшь.
Вот это да, вот это да!
Он повидал печальный край:
В аду бардак и лабуда,
И он опять в наш грешный рай.
И как оттуда он удрал,
Его Иуда обыграл —
И в тридцать три, и в сто одно,
Смотри, смотри, он видел дно,
Он видел ад, но сделал он
Свой шаг назад — и воскрешён.
Вот это да, вот это да!
Прошу любить, играйте марш!
Мак-Кинли — маг, суперзвезда,
Мессия наш, Мессия наш.
Владыка тьмы его отверг,
Но примем мы — он человек.
Душ не губил сей славный муж,
Самоубийство — это чушь,
Хоть это дёшево и враз,
Не проведёшь его и нас.
Вот это да, вот это да!
Вскричал петух и пробил час.
Мак-Кинли — Бог, суперзвезда,
Он среди нас, он среди нас.
Он рассудил, что Вечность — хлам
И запылил на свалку к нам.
Он даже спьяну не дурил,
Марихуану не курил,
И мы хотим отдать концы,
Мы бегством с ним, мы — беглецы.
Вот это да, вот это да!
Сквозь мрак и вечность решето
Из зала страшного суда
Явилось то — не знаю что.
Играйте туш, быть может он —
Умерший муж несчастных жён,
Больных детей больной отец,
Благих вестей шальной гонец.
ЧЕРНОГОРЦЫ
Водой наполненные горсти
Ко рту спешили поднести —
Впрок пили воду черногорцы
И жили впрок — до тридцати.
А умирать почётно было
От пуль и матовых клинков
И уносить с собой в могилу
Двух-трёх врагов, двух-трёх врагов.
Пока курок в ружье не стёрся,
Стреляли с сёдел и с колен,
И в плен не брали черногорца —
Он просто не сдавался в плен!
А им прожить хотелось до ста,
До жизни жадным — век с лихвой
В краю, где гор и неба вдосталь,
И моря тоже — с головой!
Шесть сотен тысяч равных порций
Воды живой в одной горсти…
Но проживали черногорцы
Свой долгий век — до тридцати.
И жёны их водой помянут;
И спрячут их детей в горах
До той поры, пока не станут
Держать оружие в руках.
Беззвучно надевали траур
И заливали очаги,
И молча лили слёзы в травы,
Чтоб не услышали враги.
Чернели женщины от горя,
Как плодородные поля, —
За ними вслед чернели горы,
Себя огнём испепеля.
То было истинное мщенье
Бессмысленно себя не жгут!
Людей и гор самосожженье —
Как несогласие и бунт!
И пять веков — как Божьей кары,
Как мести сына за отца,
Пылали горные пожары
И черногорские сердца.
Цари менялись, царедворцы,
Но смерть в бою всегда в чести…