«Черный жеребец» был такой сильный, что мог тащить за собой сразу по нескольку домов-вагонов.
— Видите вон те вагоны? — спросила у парней встречавшая их женщина. — Вон те, на которых написано: «Абакан — Черногорск»? В них и поедете, а сейчас — быстро за билетами!
Каврис осторожно перешагивал через рельсы, узкие и прямые, как натянутые струны, и внимательно присматривался к паровозным колесам. Паровозные колеса отличались от тележных: у них были по краям глубокие выступы.
«Потому паровоз и не сбивается с рельсов, — думал мальчик. — До чего же умные люди живут в городах!»
…Внутри вагона было тепло и уютно, как в доме, чисто, светло. Перед окном маленький столик, на котором можно было разложить продукты и пообедать. Для сидения — крашеные диваны. Играло радио.
Каврису очень понравилось ехать в вагоне: можно было смотреть из окна, ходить, наблюдать за незнакомыми людьми и слушать, о чем они говорят.
К ребятам подсели двое военных: один — на костылях, у другого с левой стороны болтался пустой рукав гимнастерки. Оба, как видно, возвращались из госпиталя.
Мальчик жадно прислушивался к их разговору — он ведь первый раз видел настоящих фронтовиков.
Хромой сказал товарищу:
— Вот ведь не знает моя Маша, что я живой. Полгода не писал. Сначала был в окружении, потом — госпиталь. После контузии долго адреса своего не мог вспомнить, а когда вспомнил, решил: ладно, сам приеду. Как думаешь, обрадуется?
— Таких случаев сколько хочешь… Иным и похоронки пришлют, бабы воют, воют, причитают, а выходит — ошибка!
Каврис даже вздрогнул: случилась бы и с ним такая «ошибка», чтоб отец или дядя Карнил оказались живыми. Нет уж, где ему — невезучий…
Город Черногорск по-хакасски «Харе таг» — «Черная гора». При Советской власти здесь нашли полезный «черный камень» — каменный уголь.
Ребят повели к небольшому деревянному домику. Здесь они должны были пройти медицинскую комиссию. Рядом стояла недостроенная кирпичная коробка.
— Вот, не дали фашисты достроить новую больницу — все каменщики на фронт уехали, — пояснила медицинская сестра, заметив, что парни разглядывают здание.
Ожидая своей очереди, Каврис смотрел в окно. По улице строем, как настоящие солдаты, шли парни в черной форме — фезеушники. У мальчишки застучало сердце: взял бы да побежал к ним безо всяких комиссий, встал в строй и зашагал вместе со всеми…
Каврис не выдержал, вышел на крыльцо. Мимо как раз проходил строй, среди всех выделялся стройный красивый паренек. Он был выше всех ростом, и форма на нем была совсем новенькая, а на фуражке сияла эмблема: два молотка крест-накрест.
Заметив на себе восхищенный взгляд Кавриса, паренек на минуту приостановился и спросил:
— Ты чего смотришь? Знаешь меня?
Каврис отрицательно покачал головой:
— Нет. Ты недавно поступил?
— Ага.
— А я смогу?
— Не знаю. Это от тебя зависит. Комиссию прошел?
— Нет еще.
— Без комиссии не принимают.
— А у вас все ребята такие высокие?
— Нет. Есть и с тебя ростом. Важно здоровье.
— Я совсем здоров! — ответил Каврис вслед удалявшейся колонне.
Тут как раз вызвали и его.
В кабинете сидели женщины в белых халатах.
— Снимай рубашку, — сказала одна из них, у которой в руке была деревянная трубочка, похожая на воронку.
Когда конец трубочки коснулся его ключиц, мальчик поежился.
— Дыши, — приказала врач, — глубже… Так. Хорошо. А теперь открой рот… Можешь одеваться!
Моя руки над умывальником, стоящим за ширмой, женщина-врач, осматривавшая Кавриса, недовольно хмурилась.
«Не примут! — молнией пронеслась мысль. — Так я и знал! Во всем нет мне удачи». Каврис чуть было не разрыдался, но, вспомнив, где находится, он сказал сиплым от волнения голосом:
— Я хочу учиться. Мне нельзя не поступить.
— Почему? Где твои родители? — смягчилась строгая женщина.
— У меня никого нет.
— Как же так? Почему тебя в детдом не отправили?
Каврис решил не отвечать на вопрос — ему и в аале в свое время надоели с этими расспросами, — он только упрямо повторил:
— И все-таки я совсем здоровый.
— Конечно, — согласилась врач. — Вот приедешь через два года — примем обязательно.
«Надо еще эти два года прожить… Вам хорошо рассуждать!» — мысленно упрекнул Каврис комиссию.
Из кабинета мальчик вышел расстроенный и на вопросы аальских только махнул рукой: мол, невезучий — и все тут!