…На следующий день Каврис не пошел в школу. Глядя в заиндевевшее окно, он думал, как добраться до дома в такой морозный день. Кажется, из аальских в Аскизе никого нет, чтобы можно было доехать на попутных санях.
В самый разгар его размышлений в комнату вошла Мария Владимировна, в руках она держала новое белье, брюки, рубашку.
— Все в порядке, — сказала она. — Вот, бери вещи, паек дополнительный будешь получать…
— Я ни у кого не просил, — буркнул Каврис.
— Вот странный мальчик! — удивилась Мария Владимировна. — Другой бы не стал возражать.
— Я не «другой»!
— Хорошо, хорошо, не будем спорить. По-моему, ты сам отчасти виноват — никогда и никому ни слова! Разве так можно? Надо людям побольше доверять. Ты не думай — много людей к тебе хорошо относятся: и учителя, и товарищи. Вещи и паек выданы по решению исполкома. Это государственная помощь, так что, пожалуйста, не капризничай!
Глава
шестнадцатая
На сцене районного Дома культуры отчетный концерт учащихся средних школ. Художественное чтение, сцены, интермедии, вокальные и музыкальные номера.
Конферансье объявляет: «Выступает ученик седьмого класса Аскизской средней школы Каврис Танбаев. Он исполнит на баяне музыкальную пьесу собственного сочинения».
Кавриса трудно было узнать. Вместо серых растоптанных валенок — новые сапоги; вместо линялой рубахи неопределенного цвета — черная косоворотка с белыми пуговицами, подпоясанная кожаным ремешком.
Усевшись на стул, он развернул мехи, положил пальцы на белые пуговицы баяна. В зал полетела музыка. В ней слышалась печальная жалоба женщины, и песня воинов, и песня одиноких тополей, простившихся с летней листвой, и весенняя песня жаворонков, и песня пастуха, и журчание ручья, и вой злой пурги — все звуки родной природы, казалось, таились в глубине баяна. Юный музыкант извлекал их силою своего таланта.
Софья Михайловна, не выдержав, шептала на ухо своей соседке, Ольге Павловне:
— Послушайте, Оля, как он талантлив, как одарен! Просто удивительно…
Когда смолкли последние звуки замечательной песни, зал замер. Каврис уходил со сцены в полной тишине, без аплодисментов. Софья Михайловна в отчаянии оглядывалась по сторонам: «Что за народ, неужели не оценили?» И вдруг… прорвалось! Грянуло оглушительное «бис»!
Кавриса долго не отпускали, он играл еще и еще…
За кулисами он столкнулся с Тонкой, нарядной, как настоящая артистка.
— Чатхан настроен? — спросила она и добавила: — Очень страшно выступать?
— Не бойся. Мы же вдвоем!
Тонка и Каврис вышли на сцену. Зрители восхищенно ахнули: что за красивая парочка! Стройный паренек и нежная, как цветок, девочка-подросток. На груди у Тонки лежали черные косички, на их кончиках блестели бисеринки, словно капельки росы в свете утреннего солнца. На девочке было платье цвета июльского неба, на широком подоле, как радуга, развевалась цветная кайма. На голове платок в оранжевых жарка́х, ноги обуты в маленькие красные сапожки.
Зазвучал чатхан. Ему вторил звонкий девичий голосок.
Многие женщины, сидевшие в зале, утирали слезы. Тонка пела старинную песню о батраке-пастухе, который пас байский скот в широкой необъятной степи. Бедный пастух плакал и жаловался на свою судьбу весенней бурной реке, чернеющему за рекой лесу. Его слезы, падая на землю, превращались в росу.
Кавриса и Тонку опять просили повторить «Слезы». Уважая просьбу зрителей, девочка безотказно исполняла одну песню за другой под звуки семиструнного чатхана.
После концерта они вышли из душного клуба. На улице, рядом с заборами, высились холмики осевших сугробов, из-под которых сочились маленькие ручьи. Пели птицы, призывая теплые дни. По небу большими белыми лебедями проплывали облака.
Каврис и Тонка стояли на краю невысокого яра молча, не находя слов. Над чернеющим лесом весело летали сороки. Белобокая сорока с длинным хвостом взмывала то вверх, то вниз. Наконец она уселась на верхушку дерева и застрекотала.
— Теперь, в теплое время, и сорока высоко летает, — сказал Каврис.
Тонка засмеялась.
— А на морозе разве не может?
— Куда там! Сидит на заборе как привязанная. И серый воробей зимой помалкивает, забившись под застреху. А чуть пригреет солнышко — выглянет и расчирикается на весь свет: «Жив! жив! жив!»
— Ты тоже, как воробей, ждал солнышка!
— Да, эта зима показалась мне самой холодной. И всякие другие неприятности, сама знаешь! Чуть из школы не вылетел…