– Право?.. – Тоба вдруг оживился, шагнул вперёд, выставляя на вытянутой руке перед собой прямоугольный клочок бумаги. – Я имею право отрубить любому из присутствующих руку или ногу, так тут написано.
– Что?.. – непроизвольно выдохнул я, ощутив странное тянущее чувство вверху живота.
– Это карточки с поощрениями и наказаниями для участников, – поспешила разъяснить Хитоми, пряча взгляд. И тут же добавила: – Шутливые. Это должен был быть сюрприз…
Она была раздосадована сложившейся ситуацией… Раздосадована и пристыжена. Весь этот проклятый вечер шёл не так, как должен был бы – а каждый новый поворот приносил всё больше проблем. Как будто бы всем нам недостаточно было одного факта запретной ночи.
– А теперь скажи, – Тоба потряс перед лицом Хитоми зловещей карточкой. – Чем твоя шутка лучше моей?
– Ничем, – буркнула Амамия, густо покраснев. Брови её всё сильнее сходились на переносице, придавая светлому личику пугающе злобное выражение. – Предположим, что ничем! Доволен?
– Вполне, – Изоно пожал тощими плечами и, похоже, совершенно потерял интерес к происходящему. Отстранился, смазался с тихо посапывающими в ночном мраке тенями.
Тихонько хихикнув, Макото подёргала меня за рукав и, подтянув к себе, зашептала:
– Надо же, второй смутьян за вечер! Сестрёнка, наверное, в ярости! – глаза младшей дочери Великого Дома горели странным огнём, который я не мог ни понять, ни поддержать.
– Да уж, – я кивнул без особого воодушевления. Просто чтобы поддержать разговор, не оставить беззвучного многоточия.
– Интересно, что у неё на уме… Интересно, да? – Макото в неожиданном порыве закусила нижнюю губу, не отпуская взглядом хрупкую фигурку Хитоми. – Не удивлюсь, если она воплотит в жизнь написанное на той карте…
Я дёрнулся, и, заметив это, Макото сразу же игриво добавила:
– Отрежет Изоно руку или ногу… Как ты думаешь?
– Ты ведь шутишь, да? – я попытался улыбнуться, но губы свело от натуги.
– Да. Конечно же, шучу, – согласилась девушка с той лёгкостью, которая наводит на подозрения куда эффективнее любых умалчиваний. От этих игр в горле вставал мерзкий ком.
– Нет, серьёзно… Это не смешно, – очередная улыбка расползлась по моему лицу трусливой гримасой.
– Пойдём, – Макото, окончательно потеряв интерес к поднятой теме, потянула меня за собой к старому зданию храма. – Все уже прошли внутрь. Ты же не хочешь остаться здесь… в этом ужасном месте…
Я запоздало осознал, что на поляне перед храмовым комплексом остались только мы вдвоём. А слабый свет, за который я подсознательно стремился уцепиться, исходил уже из самого здания и больше не спасал от пустоты и черноты этой ночи. И, стоило только подумать об этом, как стало темно… Невыносимо, ужасающе темно – как на самом дне глубокой пропасти, слепо разверзнувшей пасть на серебристую владычицу неба…
Луна. Луна царила так высоко, но в то же время, казалось, стоит протянуть руку – и под пальцами ощутишь её колючий белый лёд. Она довлела над землёй, нависала огромным слепым фонарём, но не разгоняла тьму – а лишь усугубляла её, забивала тусклый свет звёзд своим неоспоримым величием.
Глаз. Подслеповатый, затянутый неизлечимым бельмом, огромный небесный глаз смотрел на нас сверху сквозь веки омертвевшей листвы… И взгляд его, казалось, достигал самых потаённых уголков души, отворяя запретные дверцы, тихо утопая в пыли забытого времени, потраченной впустую жизни…
– Остаться здесь… – тихо повторила Макото свои пугающие слова, и я почувствовал себя опоздавшим к течению собственной жизни, застрявшим на этой простой фразе. – В этом ужасном месте… Наедине со мной… – её ноготки заиграли на коже моей руки странный вальс, манящий, но такой опасный… Нет, не так – скорее манящий своей опасностью.
Промолчав, я просто пошёл вперёд и потянул девушку за собой. Вверх старался не смотреть, но единожды запечатлевшийся в сознании образ уже не отпускал – мы все были во власти этой червоточины, пустой глазницы, в самом центре которой горел голодным бледным огнём шар чистого льда.