– Шин, ты худший из людей! Ты омерзителен! Ты бросил Мегуми ради другой девушки, но за сегодня забыл их обеих и взялся за Макото… У меня просто нет слов, чтобы выразить степень твоей низости!
Боль в ноге стала сильнее. Похоже, вспыхнувшее во мне раздражение выталкивало из ранки разгорячённую кровь. И тут меня обожгло безумной мыслью...
Нога, Шин… Нога. Подумай об этом. Или ты хочешь продолжать? Хочешь выслушать обвинения, согласиться с ними и принять всеобщую ненависть? А может, тебя даже посадят… Ты же видел этого Ишитаке – он на всё пойдёт, чтобы решить своё «дело о фестивале». Так что решай, Шин. Решай.
– Ты ведь любишь Мегуми, да? – я с трудом произнёс эти слова. Через силу. И в глазах тут же защипало от готовых вырваться слёз.
– Что?.. – Ёске отшатнулся от меня и покраснел. Густо, от щёк до кончиков пальцев.
– Ты любишь её и любил всегда…
– Это не имеет значения! – он отмахнулся от моих слов, как если бы простое движение руки могло уберечь его от истины. А потом Ёске совершил ошибку, ради которой я вообще произнёс ту фразу. Он отвернулся. – Шин… Я всегда верил тебе…
Я слегка нагнулся в сторону, текучим, плавным движением. Ухватился за воткнутый в землю обрубок трубы.
– Считал тебя другом… Ради тебя я забыл о своих привязанностях – думал, для Мегу так будет лучше. Думал, ты сделаешь её счастливей, чем я, – Ёске шмыгнул. Неужели всё-таки заплакал?..
На секунду я замер. Но потом снова начал расшатывать уже поддающуюся трубу. Ещё чуть-чуть…
– И вот как всё закончилось… Мы все несчастливы… Ты сам. Я. Мегуми. Хитоми. А теперь ещё и Макото… Только… Я не позволю тебе вовлечь и её в эту грязную игру. Не позволю, понял?!
Ватанабе, не пряча слёз и ярости, обернулся ко мне. И замер.
Я ударил. Наотмашь. Не глядя и не целясь.
Фантазм первый: Спираль. Часть пятая.
От ледяной воды ныли руки, но я всё продолжал натирать ладони мылом и ополаскивать, натирать и ополаскивать… Однако водопроводная вода не могла смыть ощущения крови на коже – она не приносила даже малейшего успокоения…
Даже здесь, дома, нельзя было спрятаться от хищного чувства вины… Нельзя было забыться, сделать вид, что ничего не произошло…
Резко подставив голову под бегущую из-под крана струю, тут же стальными клыками вцепившуюся в затылок, я выдавил из себя крик. Нет… Не крик даже – вой. Было страшно. Страшно и больно. Оказывается, по эту сторону точки невозвращения царило полное, гнетущее отчаяние. Отсюда не было дороги вперёд, только сотни развилок, так или иначе сводящихся к одной тупиковой ветви.
Что я сделал? Зачем?! Почему решил проблему именно так?! Ответа не было… Или скорее не так… Ответ был столь диким, что я просто не хотел принимать его.
Ты сам посоветовал себе, Шин. Ты сам обратил внимание на тот тяжёлый кусок железа, что торчал из земли…
– Нет! – я сорвался на крик. Оттолкнулся от раковины и ткнул дрожащим пальцем в зеркало. – Это не я ударил его! – говорить «убил» не хотелось. Даже сейчас я бежал от правды. – Не я, слышишь?! Это всё ты!
Разъярённое отражение открывало рот вместе со мной, указывая на меня с той же бездумной яростью. Мы стоили друг друга… Нелепые, задавленные и невыносимо одинокие.
Я осел на пол и закрыл голову руками. Хотелось плакать, но слёз не было – только холод и страх. И омерзительный голод, простирающий свои щупальца до самого мозга. Он неоднозначно напоминал о себе головокружением и лёгкой дурнотой…
Ладони горели. От холодной воды, или въевшейся в плоть крови – я уже не мог различить. Да и не очень-то хотелось…
Знаешь, что самое страшное, Шин? Допустить большую ошибку и знать, что ничего уже не исправить, не повернуть вспять… Это ошеломляет… Это лишает воли к борьбе… Жизнь уже никогда не будет прежней. И ты не будешь, Шин. Ведь ты проклят всем этим…
С каждой минутой я всё явственнее сходил с ума. Рои мыслей, сбивающиеся в бессвязную кучу из слов и образов, шумели множеством голосов, а перед глазами начали проскальзывать нелепые галлюцинации. И становилось всё хуже…
Я как будто бы двигался по огромной спирали… Чем шире были верхние кольца – тем лучше получалось держать себя в руках, тем ближе я был к вменяемости. Но здесь, у самого дна этой ямы, у острия сверлящей меня изнутри дрели всё менялось катастрофически быстро. И бесполезно было двигаться в обратном направлении – выстроившиеся в витой конус круги Ада держали крепко. Безумие подстёгивало мою паранойю, а та, в свою очередь, укрепляла каземат безумия, выстроившийся вокруг моего «Я». Всех моих «Я», галдящих наперебой и спорящих друг с другом. Со мной.