Я угрюмо хмыкнул, растворяясь в тяжёлых раздумьях. Конечно, я понимал, что у благородных представителей знати свои проблемы и совершенно чуждые большинству простых смертных понятия – но никогда не думал, что столкнусь с каким-нибудь из этих вопросов лично…
– А как же Макото?.. – поинтересовался я, вырисовывая в уме схемы наследования титулов и мест в Великих Домах. – Она ведь тоже может быть наследницей?..
– Нет! – воскликнула Хитоми чуть грубее и громче, чем я мог ожидать. Её кулачки внезапно сжались добела у самого лица, а веки плотно сомкнулись, будто бы девушка изо всех пыталась сдержаться от разрушительных выбросов разъедающей её изнутри ярости.
Я не стал провоцировать дочь Великого Дома и добиваться ответа, но та вдруг продолжила сама, уже совершенно другим, куда более сдержанным тоном:
– Макото не может унаследовать место во главе Дома, – голос Хитоми снова дрогнул, но на этот раз уже не от злости. – И, в любом случае, я была бы ужасной сестрой, если бы позволила ей пройти через подобное унижение…
Я промолчал, взращивая на почве длительных дум определённые мысли, и Хитоми, будто бы подслушав полные сомнения голоса в моей голове, с жаром заговорила вновь:
– Да, мне известно, что родители испокон веков подбирали пары для своих детей, основываясь на собственных категориях благонадёжности и – что случалось чаще – выгоды, но… Когда встаёт необходимость испытывать всё это на собственной шкуре, Шин… всё видится иначе. Куда как омерзительнее. И… если честно… Больше всего меня раздражает совсем другое…
Девушка сделала длительную паузу, собираясь с мыслями. Взгляд её суровых глаз несколько раз пронёсся вдоль стиснувших комнату с обеих сторон стеллажей, только чтобы вновь вернуться в пустоту перед самым носом Хитоми. В который уже раз отстранившись от жестокого мира, Амамия Хитоми продолжила своё затянувшееся признание:
– Я положила половину собственной жизни, чтобы стать женщиной, достойной места владычицы Дома… Отказалась от всего, чем живут другие. Не видела ничего вокруг себя – ни радости, ни любви, ни даже дневного света… Свела всё своё время к бесконечным чередованиям учёбы и светских дел, отдала всю себя, надеясь изменить хоть что-нибудь в этом окостенелом обществе, но…
– В итоге, это всё окажется тщетным, – заключил я.
– Да, – Хитоми понурила голову, и отсветы предзакатного света на её волосах приобрели какой-то траурный, недобрый оттенок. – Я стану безмолвной игрушкой по левую руку от нового владыки… Без прав. Без обязанностей. Без воли. От меня ничего не будет зависеть, Шин… Вообще ничего… Так зачем же?.. Зачем я так себя извожу?!
Не выдержав, девушка с поистине пугающей злостью опустила кулаки на стол, окатив комнатку и коридор за ней оглушительным грохотом. Поверхность стола выдержала, но добрая половина разложенных на нём бумаг и канцелярских принадлежностей с грохотом слетела на пол. Яростный удар, несомненно, отозвался дичайшей болью в руках, но дочь Дома Амамия только крепче стиснула зубы, не позволяя себе даже короткого всхлипа. Всё её тело задрожало от сдерживаемых эмоций – и виной тому была не только и не столько боль… Исповедь дочери Великого Дома как будто бы подточила основание выстроенной за годы терпеливого послушания плотины – и сквозь огромные бреши в защитной конструкции хлынуло всё то, что Хитоми так боялась выпускать наружу из самых потаённых уголков своей души.
По щекам девушки хлынули слёзы. Неудержимым потоком они скатывались к подбородку и уже оттуда капали на стол – но Хитоми даже не думала утирать глаза. Просто сидела, держа руки по сторонам от себя, и рыдала, не стесняясь уже даже моего присутствия… Она вспоминала всё – обиды, тревоги, стрессы… Бормотала что-то себе под нос. Извинялась. Несколько раз качнула головой, то ли признавая собственные ошибки, то ли пытаясь донести что-то до тех, кого уже не было и не могло быть рядом. Это был душевный перелом. Разрыв оголённого нерва… Потеря рассудка, которую Хитоми так боялась и не желала допускать.
Но, быть может, так оно было даже лучше?.. Выдавить из себя всё до остатка, выплеснуть всю засевшую в сердце черноту… Чтобы вновь взглянуть вперёд незамутнённым взглядом и найти единственно верный путь…
Неуверенно отступив от стула, я сделал шаг по направлению к девушке, но та вдруг резко мотнула головой и тихо, но настойчиво пробормотала сквозь рыдания: