К сожалению, Иошизуке-сенсей выслушала мои нелепые, придуманные на месте оправдания без тени гнева на лице и, даже не заикнувшись о том, чтобы я остался в коридоре до конца урока, вежливо предложила занять своё место. Это был провал по всем статьям. Стоило только перешагнуть через порог классной аудитории, как на мне сфокусировались десятки непривычно тяжёлых взглядов – я был первым учеником за долгое время, решившимся опоздать на занятие Иошизуке-сенсей, и добрая половина собравшихся одноклассников позволила себе оправданно выразить своё безмолвное осуждение… А другая половина… Она состояла из других людей. Странных. Своевольных. Вроде хулигана Изоно Тобы или тонкой девочки-иглы, Акари. Они смотрели с любопытством, ожидая развития спектакля – но представление уже подошло к концу, и на сцене в этот раз обошлось без скандалов и так горячо любимых некоторыми человеческих жертв в том или ином виде. Впрочем, среди собравшихся была и третья категория – и состояла она из тех, кто знал меня лично чуть лучше, чем подавляющее большинство других юношей и девушек в классной комнате. И именно в их сторону я старался не смотреть, когда шёл, точно узник на эшафот, к своей одинокой парте. Едва ли Ёске, Мегуми и другие сердились на меня за опоздание – нет… Но мне всё равно было крайне неуютно находиться рядом с ними. В такой опасной близости. Осознавая, что в любой момент на стол мой может упасть скомканная записка или колпачок от ручки, призванный привлечь внимание к кому-либо конкретному.
Глядя в пол, чтобы не сталкиваться взглядом с Ёске, я тихо обошёл свою парту и уселся на место. Всё так же, не поднимая взгляда.
Иошизуке-сенсей, прокашлявшись в кулачок, продолжила поднятую ещё до моего прибытия тему, и всё как будто бы пришло в норму. Поток реки ученического внимания вернулся в своё исконное русло, и мне стало легче дышаться без давящего любопытства окружающих одноклассников.
Тихонько открыв портфель, я начал выкладывать на стол тетради и учебники – все подряд, без разбора – когда вдруг заметил краем глаза что-то непривычное. Единственный силуэт, выбивающийся из обычной учебной картины. Амамия Хитоми. Она по-прежнему смотрела прямо на меня, не смущаясь никого и ничего, и улыбалась так странно и самозабвенно, что мне на мгновение стало почти физически дурно. К горлу подкатила тошнота, как при серьёзном отравлении, но я быстро списал её на происки пустующего желудка и попробовал отчеркнуть от себя ту часть реальности, где находилась дочь Великого Дома. Открыл книгу на случайной странице и принялся читать абзац за абзацем, не понимая ни слова и, в общем, даже не разбирая – нужной ли стороной повёрнут учебник…
Впрочем, навязчивое внимание Хитоми пробивалось даже сквозь эту импровизированную преграду, во многом подпитанное моим собственным воображением – и чем больше я задумывался о нём, тем сильнее погружался в болото полнейшей безысходности. Девушка могла уже даже не смотреть в мою сторону – я всё равно воображал её взгляд там, за толстым переплётом учебника, и боялся его только сильнее с каждой секундой.
Голос Ёске, пронзивший оболочку нашего с Хитоми объединённого пространства, поначалу показался мне громом с небес, так чуждо и яростно звучал он в тишине накапливающих силу страхов, но спустя несколько сдавленных вдохов и выдохов я всё-таки смог настроиться на сдержанный шёпот друга и даже разобрал несколько последних его слов:
– … тоже пойдёт, – голова Ватанабе несколько раз качнулась, будто бы в нерешительности. – Что скажешь?
Я так и не понял, был ли Ёске до сих пор обижен на меня за вчерашнее, или нет – но он явно пытался наладить контакт и даже выдвинул какое-то предложение… И ждал от меня ответа…