Пол все еще недееспособен, но Питер вполне готов действовать.
Отпусти ее, — говорит он.
Миранда колотит меня кулачком по ноге, но я еще немножко выворачиваю ей палец.
Питер с максимальной для него скоростью и силой бьет меня в лицо. Его кулак довольно слабо втыкается чуть ниже глаза. Слезы по сравнению с тем, что я получаю дома. Но от удара я немного теряю равновесие. Отшатываюсь назад на несколько дюймов, и этого движения достаточно, чтобы рвануть палец Миранды. Я чувствую, как что-то маленькое, мягенькое и неприятное внутри него сдвигается с места, и Миранда визжит точно свинья. Я отпускаю палец, потому что держаться практически не за что. Палец странно изогнут. И в этом виноват Питер, а не я.
Я жду, что Питер нападет, и он нападает. Он машет кулаками часто и мимо, как придурок. Мгновение я позволяю ему думать, будто он побеждает, затем бью ему точно в кадык. Он хрипит и пятится. Пару секунд мы стоим, не двигаясь.
Внезапно оживает Пол.
Держи его, — кричит он
Миранда хватает меня за ноги. Питер прыгает вперед и бьет меня в живот. Полу достается мое лицо. Я наношу несколько приличных ударов, но втроем они сильнее меня. Среди всякой мелкой боли от ударов я чувствую резь — это Миранда кусает за колено. Затем Пол сбивает меня на землю, и они колошматят меня ногами. Пол с Питером раньше не били меня ногами по голове. Правда, они раньше и боли не хотели мне причинить. Питер целится в лицо, которое я закрываю руками. Очередной удар попадает точно между пальцами. Я слышу, как в носу что-то трещит. Мне совершенно не больно. Даже приятно — во рту резкий вкус крови. Миранда здоровой рукой снова и снова ударяет мне между ног. А Пол наносит серию резких и точных пинков. Трескается ребро. Еще одно. Так хорошо слышно. Я смеюсь. Они так смешно бьют меня. Тратят столько сил, столько всего ломают, а не причиняют и половины той боли, которой отец добивается с помощью простой кнопки или даже зубной щетки.
Хватит, — говорит Пол. — Хватит, а не то мы его убьем.
Мой рот наполнен густой кровянкой.
Я говорю: Убейте, потому что только так вы сможете мне помешать.
Миранда еще разок ударяет.
Теперь, когда я могу сосредоточиться на ней и только на ней, она оказывается легкой добычей. Я сгибаю колени и с силой бью ее ногами. Попадаю по заднице. Получается вроде как шутка. Миранда отлетает в сторону, всем весом приземляется на руки, на свой сломанный палец, дико орет, скрючивается и тихо воет.
Пол с Питером опять принимаются колошматить меня ногами. Я считаю число ударов. Ощущения нормальные. Досчитываю до двадцати семи, когда они снова останавливаются. Я не уверен, но, кажется, сломано еще одно ребро.
Ладно, — говорит Пол.
Он тяжело дышит.
Он говорит: Оставим его здесь.
Я не могу пошевелиться.
Пол с Питером помогают Миранде подняться. Потом подбирают валяющиеся в грязи учебники.
Я наблюдаю за ними. Наблюдаю за миром, опрокинувшимся на девяносто градусов.
Как больно, — ноет Миранда.
Мы отведем тебя к медсестре, — говорит Пол. — Она вправит палец.
Миранда подскакивает ко мне и харкает.
Ненавижу, — кричит она. — Ненавижу тебя!
Ой-ой-ой, — говорю я.
Оставь нас в покое! — кричит она. — Оставь нас в покое!
И слабенько пинает меня по яйцам, как девчонка пинает.
Пойдем, — говорит Пол.
Они уводят ее — побежденные. Видели бы они себя со стороны.
Какое-то время я лежу на земле, наслаждаясь своим триумфом. Теперь я один остался на стороне Мэтью. Остальные дезертировали. Остальные — трусы. Они бы такого ни за что не выдержали, даже ради самого главного.
Я прислушиваюсь к шуму машин, въезжающих на школьную стоянку и выезжающих с нее. Мимо идут поварихи, которые пришли варить обед.
Сегодня я не пойду в школу. Сегодня я вернусь домой.
С большим трудом я поднимаюсь на ноги. Я раненый герой посреди поля битвы. Мне нужно добраться до зеленой палатки с красным крестом, которая стоит в центре белого круга. Там меня залатает прекрасная медсестра. Она будем умолять меня не возвращаться на передовую, а я улыбнусь, закурю сигарету и скажу: «Конечно, не вернусь». Но пальцы у меня за спиной будут скрещены, и, когда она отвернется, я мигом кинусь обратно на поле битвы.
Меня слегка шатает, и я прислоняюсь к стене. Хороший штришок. Надо повторить еще разок для пущего эффекта.
Опираясь о стену, я подбираюсь к краю лавровых зарослей и осторожно выглядываю. Никого. Только машины. Регулировщица, которая следит, чтобы дети перед школой без проблем переходили дорогу, уже ушла.
Я бреду прочь от школы. Если не встречу приставучих бабок, до дома доберусь без проблем.
Какие тихие улицы.
Нос болит, а руками я стараюсь не размахивать, иначе ребра тоже болят.
Обычно дорога от школы занимает двадцать минут. Но этот героический путь домой потребует в два раза больше времени.
Я размышляю, что теперь свободно могу напасть на Динозавров. Мне больше не надо ждать, когда Пол дотумкает до моих идей. И трусость Питера больше не будет меня сдерживать.
Я еще раз обещаю Мэтью, что Динозавры вымрут к Рождеству.
Наконец я добираюсь до дома.
Отец в саду. Я слышу, как он у сарая стучит молотком.
Пригнувшись, я крадусь вдоль стены. На случай, если мать в столовой и глядит в окно. Хотя скорее всего она на кухне или в постели.
Я заворачиваю за угол и оказываюсь на мощеной дорожке. Теперь я почти в безопасности. Жизненно важно, чтобы отец увидел меня раньше матери. Если я доберусь до отца, то получу ту реакцию, какая мне нужна. Ярость, а не заботу. И тогда ситуация будет у меня под контролем.
Я приседаю за машиной, когда из дома внезапно выходит мать. Похоже, она торопится. Она проскакивает мимо, зовет отца по имени. Она почти никогда не называет его по имени. Я давно взял этот факт на заметку.
Я жду. Я не шевелюсь. Я догадываюсь, что происходит.
Мать останавливается у сарая и что-то тихо говорит отцу, который внутри.
Что? — спрашивает отец громко.
Он выходит из сарая.
Нам пора, — говорит мать.
Я возьму машину, — отвечает он.
Я тоже иду, — говорит она.
Они быстро идут в мою сторону. Спасения нет.
Маленькая скотина, — рычит отец. — Только бы добраться до него. Этот сучонок даже не знает, что я с ним сделаю.
Мать искоса смотрит на него, словно говоря: знает.
Отец — очень внушительный человек, особенно когда несется на тебя в таком отвратительном настроении. Укрыться мне негде. Сейчас мать обогнет машину.
Я уже готов распрямиться, когда они оба вдруг разворачиваются и скрываются в доме. Отец, наверное, пошел за ключами от машины. А мать, если она в своем обычном состоянии, помчалась в уборную.
Я не верю своей удаче. Если не попадаться им на глаза до вечера, у них будет время взглянуть на дело в перспективе. Сейчас они ведут себя так, как, по их мнению, они должны себя вести.
Я едва успеваю выбраться из-за машины, когда отец пинком распахивает дверь дома и орет: Черт бы всех побрал!
Искать укрытие времени нет. Отцовские ноги несут его в сторону сарая, но глаза уже вцепились в мое окровавленное лицо.
Ты что натворил? — говорит он. — Нам только что позвонили из школы. Говорят, что какая-то девчонка из-за тебя вывихнула палец.
Я говорю: Я…
Но отец обрывает меня: И что с тобой такое?
Мать бочком пробирается по периметру отцовского гнева. Он кричит.
Он кричит: Тебя же не девчонка избила?
Несмотря на предательство Пола и Питера, я уже решил, что не выдам их.
Мать трогает меня за щеки, заглядывает мне в лицо.
У тебя нос сломан, — шепчет она. — Маленький мой.
Тебе девчонка сломала нос? — спрашивает отец.
Мать прижимает меня к себе, и боль в ребрах такая сильная, что я невольно вскрикиваю.
Где больно, где? — спрашивает мать.
Отец шагает ко мне, чтобы внимательнее на меня посмотреть.
Я из тебя душу вытрясу, — говорит он. — Ты мне все расскажешь. Но сейчас мы отвезем тебя в школу.
Нет, — возражает мать. — Мы отвезем его в больницу.
Они хотят расспросить мальчишку, — говорит отец.
Мать встает между нами. Руки ее за спиной вцепились в мои руки.
Отец отодвигает ее, кладет ладонь мне на голову и поворачивает так, чтобы я смотрел ему прямо в глаза. Я не хочу смотреть ему в глаза. Обычно после этого у меня всегда неприятности.