Выбрать главу

В то время еще публиковалось кое-что из разоблачительной литературы бывших зеков о сталинских лагерях, поэтому появление барда, открыто поющего обо всем этом, казалось естественным. Но пик хрущевской «оттепели» прошел, уже если и печатали что-то о культе личности и его последствиях, то непременно нужно было показать, что наряду с «плохими» палачами были и «хорошие» — «настоящие чекисты», «верные ленинцы» и т. д. А творчество Галича с самого начала подкупало бескомпромиссностью, безжалостностью к большим и малым палачам. Песни его становились всё жестче.

Нельзя сказать, что все безоговорочно приняли песни Галича. Большинству по сердцу был Владимир Высоцкий — его песни казались более доходчивыми. Людям же более интеллигентным импонировал Галич.

Но вот «оттепель» ушла в область преданий, а вместе с ней — возможность более или менее свободно говорить, писать, петь и читать. Однако изъять у населения все магнитофоны, как когда-то сделал с радиоприемниками Сталин, власти уже были не в силах. И голос Галича входил в квартиры советских людей всё с новыми и новыми песнями. Бард обратился к созданию злободневных текстов. Его записи стало опасно иметь в своей коллекции. Участились случаи изъятия фонотек некоторых коллекционеров с последующими попытками инкриминировать им распространение песен Галича.

У меня уже имелся опыт общения с этими «товарищами», которые не раз являлись с обысками в мой дом. Я понимал, что если они обнаружат у меня современные песни Галича и найдут одного-двух человек из числа переписавших их, то ничего не стоит состряпать дело об антисоветчине.

Я решил призвать на помощь автоматику. Прежде всего произвел тщательную ревизию всех лент, чтобы выявить наиболее «криминальные». Кроме всех записей Галича, отобрал ленты Юлия Кима (в то время выступавшего под фамилией Михайлов), Геннадия Виноградова, поэта Смирнова, исполнявшего несколько песен Юза Алешковского и свои, кое-какие записи Северного и несколько сборных кассет. Сложил стопку в отдельный изолированный шкафчик и приспособил два мощных электромагнита-дросселя с обеих сторон криминальных кассет. Подключил их к имевшемуся у меня конечному выключателю так, что если без предварительной подготовки кто-то открывал дверь тумбочки, оба дросселя включались и запись на кассетах стиралась автоматически. (Замечу на полях: хоть изобретение и сработало, от срока меня эта хитрость не спасла.)

Когда Галича исключили из Союза писателей, а затем из Союза кинематографистов, травить его начали неистово. Особенно старались «Литературная газета» и «Советская культура». Ни о каких публикациях Галича не могло быть и речи, работы в кино по его новым сценариям приостановили, все выступления запретили. За свою долгую творческую жизнь актера, драматурга, сценариста и барда Александр Галич не скопил ничего на черный день. И вот этот день пришел.

Питерские коллекционеры отнеслись к его материальным затруднениям с большим участием. Стал широко известен московский адрес Галича, и к нему двинулись первые «паломники». Собирали деньги — кто сколько может, — затем, вооружившись портативным магнитофоном, очередной энтузиаст отправлялся в Москву за песнями. Александр Аркадьевич принимал всех без исключения и совершенно безбоязненно. После некоторых расспросов щедро угощал и чаем, и песнями, без всяких оговорок разрешая записывать их. Ни о каких деньгах он, конечно, и слышать не хотел, поэтому их старались «забыть» где-нибудь в укромном месте в гостиной или тайком сунуть в карман его пальто в передней.

Чаще всех к нему ездил, пожалуй, самый крупный в Ленинграде коллекционер бардовских песен Миша Крыжановский. Он был буквально помешан на собирательстве песен, принимал активное участие в организации двух легальных клубов в песни в Ленинграде — «Восток» и «Меридиан», — но вышел из состава их правления в знак протеста против душной атмосферы, которая неизменно возникала там в результате давления комсомольских организаций. Ведь на каждом концерте там присутствовали некие «искусствоведы в штатском», сидевшие прямо на сцене. Они в любой момент могли остановить выступающего, поправить его или вообще запретить петь какую-либо песню.

Миша имел по тем временам великолепную аппаратуру — стереофонический магнитофон «Грюндиг» — и делал все свои записи только на нем. Кроме того, он не признавал копий, и в его фонотеке находились только оригиналы, то есть записи песен непосредственно с голоса исполнителя. Собрать такую коллекцию было нелегко, так как нужно было лично познакомиться со всеми бардами, записи которых Крыжановский хотел иметь в фонотеке. Записанные ленты-оригиналы Миша хранил в отдельном помещении, где поддерживался постоянный режим температуры и влажности воздуха. Его ленты являлись эталонами качества записи бардов.