Были в Америке и хорошие музыканты из России, в основном балалаечники. Многие из них объединились вокруг известного аранжировщика и солиста, дирижера и руководителя единственного в Америке симфонического балалаечного оркестра Александра Кутина. Студия его тогда находилась на углу 14-й улицы и Юнион-сквер, возле «Кисмета». Несмотря на преклонный возраст, маэстро был полон энергии. У нас с Сашей завязались вполне приятельские отношения. Писал я о нем много, посещал его студию, более похожую на балалаечный музей, чем на репетиционный зал, но на концертах бывать не приходилось. И когда на адрес «Кисмета» пришли два пригласительных билета в Линкольн-центр на концерт прославленного балалаечного оркестра, сердце мое заныло в предвкушении встречи с чем-то почти полузабытым, родным.
Концерт был назначен на субботу, и весь этот день, хоть для меня он и был рабочим, не оставляло предпраздничное настроение. А уже на самом концерте начался праздник. Публика, заполнившая великолепный зал Alice Tully Hall, мало напоминала русских людей, скорее всего, это были сыновья и внуки представителей первых двух волн русской эмиграции. Да и музыканты, если бы не русские косоворотки, с трудом сошли бы за русских. Но музыка, которую они исполняли, была настолько русской, что временами я ловил себя на мысли, что нахожусь где-то в России. Не стану перечислять все номера обширной и со вкусом составленной программы, скажу только, что во всех исполненных произведениях Мусоргского, Рахманинова, Римского-Корсакова, Верди, Чайковского, Глинки, Гулак-Артемовского, Глиэра и, конечно же, Андреева чувствовалась богато одаренная личность великолепного музыканта и дирижера Александра Кутина, пронесшего через всю свою долгую жизнь яркий огонь энтузиаста русской музыки.
Эта музыка — зачастую единственное пристанище для мятущейся и неповторимой русской души, для того русского духа, который передается в Америке из поколения в поколение, от отца к сыну и живет в людях, несмотря на их американские имена и привычки, на иногда полностью забытый русский язык и на укоренившуюся американскую психологию. Эти люди, придя на такой концерт, хотя бы на несколько часов вновь становятся русскими людьми, какими они оставались бы, если бы не гнет, не революции, не войны, не всё то, что заставило их самих или их предков бросить насиженные места и ехать в Америку искать счастья.
Среди вокалистов оркестра не было ни одного с истинно русским именем, но все они отлично справлялись с русским произношением: казалось, что с оркестром выступают не итальянские, немецкие, американские или французские оперные певцы, а почему-то чуть-чуть акцентировавшие солисты Малого и Большого театров. Подлинным триумфом стало появление знаменитой Елицы. Недаром ее выступление завершало великолепную программу концерта. Всего только две вещи исполнила она своим уникальным низким контральто — «Пожалей» Бакалейникова и «Очи черные». Но надо было видеть, какой восторженный прием устроила ей публика!
Когда вечер закончился, моя мама, которая несколько раз в продолжение концерта подносила платок к глазам, отметила: этот оркестр вполне смог бы выступать, скажем, у нас в Питере, настолько высокопрофессионально он звучал.
Балалайка-зараза
Кто-нибудь из читателей может спросить: «Что за меломан такой? И рок-н-ролл любит, и блатняк, и бардов, и классику, и даже балалаечные оркестры ему по душе!» Отвечу честно: музыка — моя главная любовь и смысл моей жизни. Что же касается такого разброса вкусов, то ничего странного я здесь не усматриваю: для меня существует только два типа музыки — хорошая и плохая. Всё остальное — стили, аранжировки, форматы — не имеет принципиального значения. Можно так жахнуть на трех струнах, что получится не менее зажигательно, чем рок-н-ролл. Уж я-то знаю!
Мой отец в юности был балалаечником. Непрофессиональным, любителем, но играл очень хорошо. Свободно читал с листа, владел старой школой игры. Сам Трояновский — придворный музыкант его величества, обладатель балалайки, усыпанной бриллиантами, которую подарила ему императрица, — одобрительно отзывался о его игре.
У отца тоже был хороший инструмент ручной работы девятнадцатого века, купленный в музыкальном магазине Циммермана в Полоцке еще до революции. Любил он свою балалайку беззаветно, и прошла она с ним через всю его жизнь: пережила две революции, нэп, три войны и бесчисленные антиеврейские кампании. И всегда помогала жить: хоть и еврей, но раз играет на балалайке, черт с ним, пусть работает, а то кто же на вечерах самодеятельности «Камаринскую» шпарить будет!