Потом мы сидели с гитарой. Я пел новые песни. Рудольф тоже брался за гитару и пел что-то свое — то ли лирическое, то ли блатное. Постепенно за разговорами мне открылись и неожиданные подробности творческой истории Аркадия Северного, записи его концертов и роли во всем этом Рудольфа Соловьева. Тут только, к своему удивлению, я понял, с кем имею дело! Показывая фото своей однокомнатной квартиры с большим камином, которую снимал в хорошем районе, он рассказывал, что живет в данный момент один и питается скромно, иной раз готовит себе суп на несколько дней, что жизнь особо не балует. Но всё-таки фирма работала, диски издавались и, наверно, продавались. «Кисмет» был на плаву, и уже не один год. Мы обсуждали и издание моего диска. Соловьев показал мне эскизы картинки для будущей пластинки «Трамвайный вальс» — какие-то черно-белые карикатуры на темы песен. Восторга этот дизайн у меня не вызвал, но я условий не ставил, принимал то, что дают.
На обратном пути Рудольф снова посетил наш дом. У него помимо каких-то вещей и пластинок (кажется, уже не своих, а фирмы «Мелодия») была с собой бас-гитара советского производства. Сказал, что пригодится и за нее можно получить сто долларов. Я удивился, что ради такой суммы нужно было возиться, таскать за собой из страны в страну этот длинный и неудобный предмет. На прощание кто-то по нашей просьбе запечатлел всех нас троих на мой фотоаппарат-мыльницу.
До лета я не торопил развитие событий. Рудольф Соловьев опять пропал на время. Потом я его поймал наконец. Он оправдывал задержку каким-то пожаром. Рассказывал, что небоскреб пылал, как факел, и что-то там сгорело — то ли мои диски, то ли обложки, то ли что-то еще важное, и каким-то образом это задержало выход альбома. В результате в конце лета 1988 года я получил по почте посылку с пачкой черных дисков.
На них я не увидел даже обещанных карикатур. Бумага, правда, была ничего, плотная. В центре конверта с той и с другой стороны по образу и подобию грампластинок фирмы «Мелодия» зияла круглая дыра, чтобы можно было прочитать название и список песен прямо с круглой, неряшливо напечатанной этикетки. Названия некоторых песен были изменены то ли по ошибке, то ли с какой-то определенной целью. Фотография на фоне трамвая была едва различима. Но, как говорят, во всем этом и заключается некий эмигрантский шарм и своего рода ценность. Бывшие подпольщики и на Западе сохраняли свой стиль.
При прослушивании пластинок хотелось многое исправить, переделать, переписать. В результате, обобщив свое впечатление от звучания и внешнего вида пластинки, я решил отказаться от остальной причитающейся мне части тиража: что бы я с этим количеством пластинок делал? Дарить такие диски знакомым финнам не хотелось. Они бы этого не поняли. В общем, ощущения были противоречивыми. Но всё-таки это был мой собственный альбом, и я понимал, что диски теперь лежат где-то на полках лавочки «Кисмета», кто-то их видит и даже покупает.
С Рудольфом Соловьевым мы поддерживали еще некоторое время связь. Я хорошо к нему относился и, несмотря ни на что, никаких претензий не предъявлял. Как страничка моей личной истории это было важное, интересное и полезное событие. Сейчас я делаю и другую музыку, но иногда запрыгиваю на ходу в старый знакомый трамвай. Еду и вспоминаю первый свой диск «Трамвайный вальс» — наше с Рудольфом Соловьевым совместное творение.
Алеша Дмитриевич
О чем еще хочу пусть коротко, но упомянуть, так о гастролях в США знаменитого Цыгана Алеши — Алексея Ивановича Димитриевича. К его приезду я имел самое непосредственное отношение.