Такой именно и дошла до нас «Батрацкая песня», которую сложил кабардинский пахарь или пастух. Его живой и горестный голос мы слышим из темноты ночи или из-за гор, окутанных туманом:
Этот живой голос крестьянина-батрака, который донесла до нас песня, разумеется, трудно услышать со страниц ученых трактатов о тяжелом прошлом народов гор и степей. Только в песнях сохраняется живая летопись жизни, сердечных устремлений, радостей и горестей, мечтаний и надежд народа. При этом народная жизнь всюду имеет почти одинаковые или аналогичные проявления. Вот осетинка-труженица вторит кабардинскому батраку в песне женщин, изготовляющих бурку:
Есть одна поговорка почти у всех горских народов: «Здоровый не разумеет больного, сытый — голодного». И об этом сказано во многих горских песнях. Какая жизнь — такие и песни. Правдивость, верность действительности — вот в чем сила народной поэзии. Этим она и подкупает, в этом секрет ее долговечности.
О страшной мести доведенного до отчаяния слепого крестьянина Атабия мы уже говорили, но вот строки песни о бедственном его положении, вынудившем его к крайней форме мести:
Именно оскорбления и унижения довели старика до крайнего озлобления и мести. Ничего другого ему не оставалось: или смириться, потерять честь и достоинство, или страшной местью отплатить своему мучителю.
Народные песни о крестьянской доле с обнаженной правдивостью повествуют о подлинной жизни, полной противоречий, трагедий, бед и горя трудящихся людей. Вот другое свидетельство о бедах горского крестьянства, которого одинаково жадно обирали и «свои» богатеи и царские власти. В кабардино-черкесской песне «Жалоба крестьянина» бедняк горько сетует:
Горькие и правдивые слова этой песни подобны камням, которыми бедняку хотелось бы забросать своих грабителей.
Однако ограбленные крестьяне не только жаловались на свою судьбу. Ненависть как к местным феодалам и «сельским паукам» (так называл Коста Хетагуров представителей кавказской местной буржуазии — кулаков, землевладельцев), так и к царским сатрапам занимала не меньшее место в его эмоциональном мире, чем горькие жалобы на судьбу. В только что цитированной песне говорится:
Судьба бедного крестьянина одинакова везде: и в Осетии, и в Кабарде, и в Балкарии, и в Ингушетии, и в Калмыкии. Отовсюду слышится голос одинокого и неприкаянного человека, бедного и забитого, всеми гонимого. Одиночество и неустроенность пронизывают все горские песни-жалобы на судьбу.
Из далекой Сибири слышится жалоба ингуша, закованного в кандалы («Песня каторжника»). И это понятно: репрессии царских властей на Кавказе с особой яростью обрушивались на ингушей. Коста Хетагуров в одной статье указывал, что для царских опричников чуть ли не каждый ингуш — «кандидат на виселицу».
В чеченских песнях-жалобах та же тоска одиноких и неустроенных людей. То, что они на воле, не меняет сути социального самочувствия. В одном случае песня сравнивает судьбу простых людей с судьбой заблудившихся оленей: