Разобщенность в феодальном и патриархально-родовом мире, паразитическая жизнь феодальной знати, построенная не только на эксплуатации зависимых крестьян, но и на грабеже соседей, и близких и дальних, и своих и чужих, да еще, пожалуй, узость самого родового нравственного сознания, ограничивающего понятия справедливости и гуманности лишь пределами данной этнической общности или зачастую только пределами своего рода, — вот объективная почва для «исконной вражды».
Кстати, об этом красноречиво говорят сами исторические и героические песни, лишь выборочно представленные в данной книге. Здесь и убийство кабардинского князя, приехавшего в горную Осетию грабить простых крестьян, и набеги ногайцев на Кабарду, и наезды ингушских удальцов за Терек, то есть в Осетию, и т. д.
Из сказанного ясно, что характер взаимоотношений соседних горских народов определялся не их доброй волей, не их субъективными пристрастиями, а историческими условиями их конкретного бытия, системой общественных отношений, наконец, уровнем развития их социального и нравственного сознания. О характере же экономического и исторического бытия горцев Кавказа до их присоединения к российскому государству с гениальной точностью и определенностью сказал Ленин, отметив, что горцы даже в начале пореформенного времени стояли «в стороне от мирового хозяйства и даже в стороне от истории»[1].
С вхождением в состав российской империи, с принятием российского правопорядка горцы были вовлечены в активные позитивные отношения не только с метрополией, но и друг с другом. Прежней патриархально-феодальной разобщенности, самоволию и ничем не ограниченному произволу горской знати пришел на смену государственный правопорядок. Горцы были втянуты в «мировое хозяйство» и вступили в новую фазу своего исторического развития. Это, естественно, сближало людей, уничтожало былую раздробленность, экономические, бытовые, культурные взаимосвязи становились оживленней и тесней. Появились возможности для более широкого обмена культурными ценностями, духовное творчество народов отныне не могло уже быть изолированным процессом, замкнутым в границах одной этнической общности. Оживленные связи в сфере хозяйства и быта привели к активным контактам и в области духовного творчества.
Устойчивые и интенсивные взаимоотношения во всех сферах жизнедеятельности народов постепенно создали возможность преодолевать даже языковой барьер. Обмен в тех сферах духовной культуры, которые не связаны непосредственно с национальным языком, проходил, конечно, более активно — нетрудно заметить общность, скажем, в области хореографической культуры у всех горских народов. Однако со временем складывались общие черты и в песенном репертуаре различных народов.
Фактов можно назвать множество. Известно, например, что карачаево-балкарские песни о Таукане, об Али перешли в кабардинский песенный репертуар. Осетины, балкарцы и кабардинцы поют одну общую песню — юмористический диалог между девушкой и юношей («Что ты, парень, будешь делать?..»), — национальное происхождение которой ныне невозможно уже установить. Известно также, что замечательная балкарская песня об охотнике Бий-Herepe перешла за перевал к соседним осетинам из Дигории и бытует здесь как своя национальная песня. Читатель этой книги заметит, что в числе балкарских и осетинских песен есть одна с общим названием «Песня об Абсаты (Афсати)». И этот факт нетрудно понять, если иметь в виду, что в этногенезе балкарцев известную роль сыграли ассимилированные кипчаками отдельные аланские племена — предки осетин. Старый аланский покровитель нехищных зверей вошел в сонм языческих богов тюркоязычных балкарцев со своей ролью и традиционным культом.
Можно привести немало и других фактов, но все они говорят о том, что когда горцы вошли в состав одного государства, когда их исторические судьбы стали определяться едиными для всех народов обширной империи социально-историческими условиями, то и в их духовной культуре, и в частности в их песенном творчестве, появились общие тенденции, духовный процесс у всех народов обнаружил много точек соприкосновения и пересечения, преодолевалась былая изолированность и локальность. Отныне как основа исторического развития горских народов закономерно выступала глубинная всечеловеческая нравственная и психологическая общность, а не различия внутри национального бытия.
Известно, что у всех народов во все времена было гораздо больше общего, нежели различий. Ведь все жили и живут на земле и под небом, все люди — труженики и творцы. Человеческая радость и горе сходны повсюду независимо от различия облика родной земли и языков. Люди повсюду трудятся, борются, терпят поражения и испытывают блаженство победы, радуются и страдают, стареют и умирают одинаково. Одинаковыми в своей основе были не только стадии социально-исторического развития, но и противоречия между бедными и богатыми, угнетенными и угнетателями.