Птенцы запищали, завидя Надю. Вернувшаяся пара голубей — их родители — закурлыкали и затоптались на месте, приветствуя хозяйку чердака. Надя устало присела возле них и погладила по круглым головкам.
— Вы же мои хорошие… Никто, как вы, не понимает…
Девочка не успела договорить. За дверью, где-то у низа лестницы, раздался шум, а следом приглушённый крик. Надя поняла, что это сестра, которая не может пройти дальше из-за запаха мандарина, и хихикнула. Спустя минуту шум стих, и вместо него послышался громкий топот — Поля, не дождавшись ответа, убежала.
Надя посидела ещё с час возле птиц, разговаривая с ними, делясь переживаниями, спрашивая совета и тихонько ругаясь на сестру. А затем, убаюканная тихим курлыканьем, успокоилась и уснула.
Ранним утром Надю разбудил монотонный стук дождя о металлическую крышу. Потерев глаза, девочка широко зевнула и, перевернувшись на другой бок, подложила руку под щёку. Раздался раскат грома, а следом сверкнула молния, расчерчивая тёмное небо. Громко захлопали крыльями всполошённые голуби.
Надя вздрогнула от испуга и, резко сев, окинула чердак взглядом.
— Что такое? Малыши? — Она в один прыжок оказалась возле гнезда и, подчитав птенцов, чуть успокоилась. — Фух, напугали! А?
Сизая голубка, кружась на одном месте, взволнованно закурлыкала.
— Кто пришёл? Ничего не понимаю! — Надя перевела взгляд на сидящего чуть поодаль голубя. Тот с готовностью откликнулся. — Как это? Кто же разрешил? А Поля там? Как это «нет»?
Сорвавшись с места, Надя чуть не споткнулась о лежащий на полу матрац, и ударилась голенью о маленькую тумбочку. Зашипев от боли, девочка допрыгала на одной ноге до двери и распахнула её. В нос ударил мандариновый запах. Спускаясь по лестнице, Надя поморщилась и с жалостью оглядела остатки фрукта, размазанные по полу.
Вбежав в квартиру бабушки Дины, Надя прислонилась к косяку и отдышалась.
— Ой, бок колет… Фух. Поля! Поля, ты тут? Бабушка Дина!
В квартире стояла тишина. Лишь стрелка больших настенных часов тихонько тикала, отмеряя минуты.
Надя прошла на кухню, окликая сестру и бабушку, но ей никто не ответил. На столе, прикрытом белой скатертью, одиноко покоился исписанный листочек, подоткнутый под сахарницу. Взяв его в руки, Надя прищурилась.
— Так, чего тут… «Надька, бабушке плохо с сердцем стало. Я до тебя не докричалась. Вызвала врача, увезли в больницу. Поеду с ней. Поля», — девочка откинула листок, прижимая ладони к разгорячённому лицу. Очень хотелось заплакать. Заплакать — и чтобы всё сразу стало хорошо. — Как врача? Как с сердцем плохо! Полька, да куда ты поехала, ведь ты, ты — берегиня подвального мира! А там котят твоих замуровывают! Заживо! Я же не слажу с ними!
Недолго думая, Надя побежала в коридор. Схватив первую попавшуюся одежду с вешалки, она решительно выскочила из квартиры и, путаясь в широких рукавах бабушкиного пальто, поспешила на улицу.
Возле подъезда столпились жители. Кто-то спорил. Другие кричали, не выбирая выражения. Некоторые же тихо стояли в стороне, не влезая в разговоры, но таких оказалось совсем мало.
Работники в синих куртках, не обращая внимание на возмущённых жителей, закладывали продухи подвала. Лишь один мужчина, грузный и усатый, спрятавшись от дождя под стоящим рядом деревом, курил, вяло отмахиваясь от жителей.
— Ну что, приказ, ну! Я его, что ль, придумал? Скажете тоже!
— Там же коты, как вы можете! — вскрикнула женщина, пытаясь одной рукой удержать зонт, а другой — вырывающегося сына.
— Григорь Сергеич, продолжаем? — с сомнением откликнулся один из работников, и усатый мужчина кивнул: — Делайте, делайте. Коты-шмоты. Развели антисанитарию! — начальник сплюнул в траву и, бросив туда же бычок, растоптал его ногой. — Мусора не будет. И вони. Вы нас, ваще-то, благодарить должны!
— Они-то как раз поменьше сорят, — с отвращением фыркнула Надя, проследив за движением Григория Сергеевича.
Тот смутился, но ничего не сказал. И окурок не поднял.
Надя чувствовала себя беспомощной. Была бы тут Поля, то обязательно бы разобралась. Не дала погубить котят.
— Как вам не стыдно! — продолжала голосить женщина, ища поддержки у толпы, и та с готовностью подхватила: — Изверги! Живодёры!
Надя растерянно огляделась, чувствуя, как сильно колотится сердце и потеют ладони. Надо что-то делать. Нельзя позволить им… Не простит потом Полька, что Надя всё видела — и ничего не сделала. И сама Надя себя не простит.
Всю оставшуюся жизнь будет мучаться, как бабушка Дина. Как бы не ругались они с сестрой, права бабушка — кроме друг друга никого у них нет. Поля бы не дала в обиду птиц. Надя это точно знала.