Версаль
О, мрамор, портики, куртины,
Античной Греции картины, —
Версаль, Элизиум{379} богов и королей!
Я сон твой дивный не нарушу,
А ты росой в мою измученную душу
Забвенье и покой пролей.
Чужим я становлюсь Парижу,
Лишь только в зелени увижу
Приют потайный мой, дриад услышу зов.
В раздумье легком и ленивом
Я часто по холмам спускаюсь к ближним нивам,
Под сводами густых вязов.
Где фейерверки огневые
И где гвардейцы постовые?
Где королевский двор, кареты, толпы слуг?
Исчезло все. Но сердце радо
Здесь в одиночестве лесном найти усладу
Любви и творческий досуг.
Несчастный, в юности беспечной
Растрачивал я пыл сердечный,
Общенье с Музою — распутством заменя.
Моя душа от пресыщенья
Томится скукою, и славы обольщенья
Теперь уж не прельстят меня.
Покой, молчанье и забвенье,
И тихое уединенье —
Вот все, что нужно мне.
Навей же сладкий сон, Версаль!
И пусть под пеплом серым
Последний жар души соблазнам и химерам
Любви да будет посвящен!
Ведь сердца пыл не весь растрачен,
И я порой не так уж мрачен,
Когда в тиши лесов случайно встречусь с ней.
И станет радостно и больно
Под взглядом светлых глаз, и хочется невольно
Ей посвятить остаток дней.
Вся жизнь — в любви. О, сад счастливый,
Скрывай же облик горделивый
И имя нежное, что я тебе шепчу,
Когда, расставшись с ней, взволнован,
Брожу наедине и грежу, очарован,
И видеть вновь ее хочу.
Лишь для ее отдохновений
Родник иссякших вдохновений
В гармонию стиха я замыкать готов.
Лишь для нее, о, несравненной,
Еще поет в лесах, слагаясь в ритм священный,
Язык любви, язык богов.
О, массовых убийств свидетель,
Когда бы только добродетель
Могла смягчить людей жестокие сердца, —
То каждая твоя аллея
Звала бы к счастью нас, восторг любви лелея,
И к наслажденью без конца.