Другие, — громоздя богатства, родовитость
И чванство глупое питая с давних пор,
И защищая власть и сытость, —
В могиле обретут позор!
Министры дикие безумных суеверий,
Корон похищенных сторожевые звери,
Разбойники, — друзья разбойников в венце, —
Они хотели б землю стиснуть
В колодке рабства и оттиснуть
Клеймо невольничье на всем ее лице.
Смелей, о, граждане! Проснитесь и прозрейте,
Перед лицом всех стран былой позор дробя.
И цепи старые разбейте,
Надеясь только на себя!
Не подражайте вы ни вашим слабым дедам,
Что, королям предав, народ предали бедам,
Презрев и позабыв природы глас святой;
Ни этой расе прибалтийской,{393}
Что яростью горя витийской,
С безумным торжеством себя зовет рабой!
Заседание Директории 30 брюмера IV года. С гравюры Ж. Дюплесси-Берто и П.-Г. Берто по рис. Ж. Дюплесси-Берто
Почти весь род людской, в невежестве и страхе,
Как вы, как вы, пленен и обречен ярму.
Влачится жалко в рабском прахе,
Склонив покорный лоб во тьму.
Но час свободы бьет. У тирании скоро
Исчезнет из-под ног последняя опора,
И кровью не скрепить ей плиты алтарей;
Из добродетели народа
Воспрянет мира мать — свобода,
Законом равенства объединив людей.
И скажут: «Больше нет исчадья преступлений,
Нет власти роковой, — чудовище ушло,
Стопы скрывавшее в геенне
И в черных небесах — чело.
Дерзало властвовать оно народом скромным,
Народ послушен был его законам темным,
Стонал в оковах мир, и мир — освобожден.
А тот, кто был его грозою,
Извергнут адскою рекою,
Тьмой преисподнею навеки поглощен!
Смерть Мирабо
Искусства, в коих дышит гений,
Соедините трепет свой:
Гармонией надгробных пеней
Звучит пусть музыки прибой;
Резцу покорствуй, мрамор твердый;
Кисть, образ дай душе той гордой,
Что сами боги разожгли;
И ты, о, патриотов Муза,
Воспой великого француза,
Уже ушедшего с земли.
О, град любимый Амфитриты,{394}
Ему воздвигни пьедестал!
В твои береговые плиты
Он славу вечную вписал.
Его великолепным словом,
Свободы, вставшей в блеске новом,
Враги повержены во прах;
Напрасно деспотизм лукавил:
Народ восстал и властно правил,
И пыл его длил новый Гракх.{395}
И полон дивною картиной,
Когда, сограждан окрыля,
Он за народ ответ свой львиный
Швырнул лакею короля;
Когда в упор, без колебанья,
Его любимцев злодеянья
Коварному монарху вскрыл,
Пока продажный сонм героев
Из раззолоченных покоев
Парижу древнему грозил.
Завистники, сокройте жало.
Не смейте оскорблять того,
Кого вся Франция видала,
Как гражданина Мирабо.
Застенки с кандалами вместе
Его республиканской чести
Сломить за годы не могли:
Там именно, средь притеснений,
Его могущественный гений
Ковал свободу издали.
Покройся трауром убора,
Свидетельница славных сцен,
Трибуна славная, с которой
Гремел французский Демосфен.{396}
И Франция, как мать, рыдая,
Такого сына погребая,
Наденет траурный наряд,
И пусть заслуженные пени
Тоску его священной тени
В безмолвьи склепа утолят.
Звучите неутешным кликом
Все, справедливость кто постиг:
Ведь носят траур по владыкам, —
Трибун же стоит ста владык.
Так Франклин,{397} чьей высокой волей
Воздвигся разум на престоле, —
Безмерно выше он ценим
Всех этих принцев, чье значенье,
Чья слава меркнут в то мгновенье,
Когда глаза закроют им.
Столь плодовитая природа,
Сквозь бесконечный ряд годов,
Толпой растит, среди народа,
Тиранов низких и рабов.
Но, если глина, тело строя,
Обнимет ясный дух героя
И сердце гордое его, —
Истощена усильем этим,
Природа лишь иным столетьям
Повторит это торжество.