III
Уже из этого беглого очерка видно, каков характер песней революции и какое значение они имеют для изучения эпохи. Это — ценнейший исторический материал, в большинстве случаев очень несовершенный по форме. Последнее не должно удивлять. Крупных талантов вообще немного, а изложение гражданских чувств в рифмованных строках, особенно, если оно рассчитано на невзыскательную аудиторию, не требует большого таланта. Во Франции, как мы видели выше, политические песни имели свою историческую давность, их форма была достаточно однообразна, у них был свой канон, свои правила, и песни революции, за немногими исключениями, следовали этим правилам. Содержание их было новое, а форма оставалась старой. В этом отношении правильно замечание Олара, который говорит, что главным недостатком всей поэзии революционного периода было противоречие между формой и содержанием. «Революция, — говорит он, — завершившаяся в идеях, совершалась в делах, но еще не начиналась в литературных формах. Новые широкие идеи старались облачать в старый классический костюм, изношенный и узкий. Взятие Бастилии и культ богини Разума воспевали размерами и стилем автора «Береники» (Расина). Наши отцы не чувствовали этого контраста. Они не видели ни этих париков, ни этого маскарада и воспринимали только поэзию, скрывавшуюся за этими формами и жившую в их сердцах. А мы, увы! усматриваем в этой революционной поэзии только контраст между содержанием, и почти вся эта поэзия не существует для нас».[44] Конечно, Олар имеет в виду главным образом творчество более крупных поэтов, вроде Шенье, Лебрэна и т. п., но в общем его замечание остается правильным и для всей массы песенного материала, оставленного революцией. По форме огромное большинство песней революции ничем не отличается от аналогичных произведений предшествующих эпох — те же однообразные размеры, те же излюбленные мотивы, на которые пелись песни и до революции. Счастливым исключением явились такие песни, как Карманьола, «Ça ira!» или Марсельеза, захватывавшие слушателя и своим содержанием и новой формой, в которую оно было облечено. Если в Марсельезе слышался мощный призыв к борьбе с внешними врагами и как бы звучало торжественное победоносное шествие революционных армий, то в Карманьоле гремела еще не смолкшая пальба по Тюильри, в ней великолепно отражалось боевое настроение революционной толпы, только что одержавшей верх над своим исконным врагом. А «Ça ira!» отлично передавала настроения веселящегося народа, дружно работающего над одним общим делом. Но, повторяем, эти песни были только счастливым исключением из общего правила. Однако тут же следует отметить, что большинство песней было понятно широким народным массам. Они были написаны просто, иногда даже слишком примитивно, но они доходили до сознания тех, кому предназначались; их идеи были общедоступны, их лозунги были лозунгами дня и поэтому особенно легко усваивались.[45] Они были своеобразной политграмотой, средством агитации и пропаганды. Это было отлично понято и оценено всеми боровшимися партиями, и каждая из них пользовалась песнями для пропаганды своих взглядов. На этой точке зрения стояли и сами песнеслагатели, и даже представители правительственной власти.
Один из самых плодовитых бардов эпохи революции Т. Руссо в послесловии к своему сборнику «Песни патриотизма» дает следующее объяснение значения своих песней: «Под легкой оболочкой песни я даю всем классам граждан просвещение, тем более ценное для них, что оно, не отвлекая их от обычных занятий, лишь еще сильнее воодушевляет их песнями чистыми, доступными для понимания, повсюду повторяемыми, песнями Гражданственности и Патриотизма. Не все имеют возможность читать большие сочинения, не все достаточно просвещены, чтобы обдумать и оценить их; но нет ни одного человека, каково бы ни было положение его, который не имел бы времени выучить куплеты, не был бы достаточно умен, чтобы воспринять их идеи и путем повторения запечатлеть их у себя в памяти… Наши молодые граждане, которым я посвящаю мой труд, почерпнут в географических, мифологических, исторических и критических примечаниях, сопровождающих каждую песнь, эти первоначальные сведения, так что впредь будет стыдно простому ремесленнику или рабочему не знать их».[46]
В этих словах вполне определенно выясняется просветительная роль песней, их политическое значение для распространения гражданских и патриотических идей и даже их педагогическая роль в деле насаждения географических, мифологических и исторических знаний.
44
Santhonax. «La poésie historique pendant la Révolution». «La Justice», 12 avril 1886 («Lundis révolutionnaires»).
45
Lenient в своем двухтомном труде «La poésie patriotique en France dans les temps modernes» (1894) совершенно отрицает значение революционных песен: «Вопли убийц и завывания санкюлотов, обучившихся в школе Дядюшки Дюшена, не имеют ничего общего с национальной поэзией: это — крик хищного животного, а не гражданина». И далее, он считает заслуживающими внимания только сатирическую оду А. Шенье о швейцарцах, Колло д’Эрбуа строфы, посвященные Шарлотте Кордэ, и гимн Делиля «О бессмертии души», т. е. произведения, глубоко реакционные по содержанию (т. I, Введение, стр. 13–14).