Террор чинил суд и расправу над врагами народа, будь то монархист или жирондист. Он чинил этот суд во имя бедняков, которых, говоря словами стихотворения о революционном трибунале, развращали богачи для того, чтобы бедняки «позабывали обет великих слов». Сила великих слов феодального порядка рассеялась. Пропала вера в бога и господина. Санкюлот пел: «Достаточно лишь сердца мне, священника совсем не надо». Революция в несколько месяцев очистила не только территорию Франции от Бастилии, но и сознание народных масс от предрассудков феодального прошлого. Куплеты патриотов Сент-Антуанского предместья подтверждали только исторический факт, заявляя:
Но герои Сент-Антуанского предместья не смогли в 1794 году преодолеть сопротивление внутреннего врага — буржуазии. Революционная диктатура пала. Устои, которыми она была скреплена, оказались недостаточно прочными. 9 термидора во Франции снова и надолго победила буржуазная контр-революция. Подлый буржуа пел в «Санкюлотине»:
Победители из рядов термидорианской коалиции изображали однако дело так, что, свергая Робеспьера, они помогали рабочим. Политика Робеспьера, направленная против врагов справа, против буржуазии, дополнялась борьбой против рабочего класса во имя собственности, которую защищали демократы — мелкие буржуа. Вот почему 9 термидора рабочий класс не оказал активной поддержки Робеспьеру. Даже Г. Бабеф одно время сочувствовал свержению Робеспьера. Этим недовольством рабочих масс думали воспользоваться буржуа. Они пели:
Но усилия их были бесполезны. Власть Директории укреплялась на костях рабочих. Ее политика была направлена против рабочего класса. Санкюлот быстро разобрался в создавшемся положении дел:
В 1796 году санкюлот однако не был уже в силах выполнить эту угрозу. Он не смог положить конец произволу спекулянтов. В «Гимне братству» 20 нивоза IV года (10 января 1796 года) он напрасно взывал:
Социальный протест плебейских масс в годы Директории был уже потому бессильным, что демократы-эпигоны мечтали о «золотой середине». Они выдвигали лозунг: «Против королей и против якобинцев». Трудящийся народ понимал, что «распухнувшие от монет, не зная ни забот, ни бед, обсасывают улей» и суют ему в рот железные пилюли. Он знал, что для того, чтобы вновь зажглось пламя вольности, необходимо восстание. Но после опыта 1793–1794 годов поднять массы на восстание значило поднять их во имя идеала нового общественного порядка, указать им пути для борьбы с капитализмом. В 1796 году мог родиться поэтому только заговор Бабефа, великий по своим замыслам и бессильный по своим возможностям. Так кончилась буржуазная французская революция. Патриот-санкюлот, «природы сын желанный», мог теперь с гордостью показывать раны Вальми и Жемаппа. Он вспоминал и передал грядущим поколениям свой девиз:
III
Судьбы революции наилучшим образом иллюстрирует история трех песней: «Марсельезы», «Карманьолы» и «Çа ira». «Ça ira» возникла как песня масс не позже июля 1790 года. Ее пели на Марсовом поле, в день праздника Федерации. Рабочие под цеховыми знаменами готовили площадь для гостей из провинции. Бродячие оркестры помогали им трудиться. «Сравнивая землю, — говорит Жюльен Тьерсо, — они пели свою «уравнительскую» песенку: «Ah! Ça ira, çа ira! Celui qui s’élève, on l’abaissera!» («Кто был возвышен, того принизят»).