(11)
Сам я лишен веры, я пою песню просто для того, чтобы прибавить красоты миру; однако, о Спаситель грешников, сделай же мои слова истиной! Я называю себя Твоим слугой, но в душе моей пребывают страсть и мирские чаяния. Тука говорит: я облачился в одеяния веры, но внутри меня нет и тени ее.
(12)
Я пропащий, порочный человек, на моем счету нет ни одного добродетельного деяния, и я несообразителен; о Океан милости, мой отец и моя мать, я никогда не обращался к Тебе ни с единым словом хвалы. Я никогда не пел и не слушал прославлений, обращенных к Тебе. Я отвратился от своего же собственного блага. Когда святые собираются и рассказывают повествования о Тебе, сердце мое остается равнодушным. Я часто злословлю на других. Я никогда не совершал благих деяний, равно как не побуждал к ним других. Не ведая сострадания, я причинял мучения ближним. Я шел по пути беззакония; я взвалил на себя бремя семьи. Я пренебрегал паломничеством в святые места. Я посвятил руки и ноги служению собственному телу. Я не служил Твоим святым и не предлагал им дары; я не поклонялся Твоему образу и не смотрел на него. Я оказался в обществе нечестивых, деяния мои несправедливы и порочны; я презирал поиск своего собственного истинного блага; мне хотелось бы забыть мое поведение и не говорить о нем более. Я разрушил сам себя, я сделался врагом всем своим ближним. Но Ты — Океан милости; даруй же мне скорее избавление, — говорит Тука.
(13)
Все эти пышные украшения никак не связаны с моей подлинной сущностью, это только лживая обертка. Я лишь пылинка на Твоих стопах, сандалия на стопах святых. Я не могу познать Твой изначальный образ, я приношу Тебе, насколько способен созерцать Тебя, свою веру; я не могу увидеть, как тленный мир переходит в нетленный; мой ум не в силах отличить духовное от недуховного. Я полное ничтожество, — говорит Тука, — я паду к Твоим стопам, внемли этим словам!
(14)
Моя жизнь пролетела в поисках всевозможных наслаждений; я ни на миг не задумывался о поиске освобождения. Я без конца странствовал в разных краях; всю свою жизнь я провел в плену иллюзии. Кроме меня самого, никто не знает, в чем мое истинное благо, и не способен помочь мне. Даже святые не ведают подлинного источника блаженства, его начала и конца. Что я могу рассказать о мучениях пребывания в материнской утробе, хотя я испытал их? Вокруг меня были лишь плоть и ее выделения; когда я пытался думать о Тебе, когда я приближался к порогу смерти, то не знал Тебя, хотя Ты был рядом. Тленное становится тленом; душа изнывает под грудой прошлого. Ныне молю Тебя: награди меня даром служения Тебе. О Кешава[12], Тука умоляет Тебя: яви ему путь через житейское море.
(15)
Кого бы я ни встречал на этом пути, я спрашиваю у него: «Будет ли Бог милостив ко мне? Удержит ли Он меня от позора?» Я позабыл обо всем остальном, я без остатка посвятил себя поиску ответа на этот вопрос. Тука говорит: я с нетерпением ожидаю, кто же еще встретится мне и даст свой ответ?
(16)
Почему Ты дожидаешься священного или благоприятного дня? Моя душа изнывает от нетерпения. О Пандуранга, пошли мне скорее нежный сладкий кусочек, не заставляй меня ждать. Не смотри, что я несовершенен и полон греха, не гневайся на меня: зачем Ты заставляешь нас, Твоих несмышленых детей, а равно и Твоих старших и мудрых, плакать? Почему Ты стоишь, упершись рукой в бедро[13], и сокрушаешь сердца своих маленьких возлюбленных? Тука говорит: сейчас я развяжу узел своей накидки, и я останусь с Тобой.
(17)
Почему Ты не испытываешь ко мне жалости, ведь Ты пребываешь в моем сердце? О Нараяна, жестокий и безжалостный, я рыдал по Тебе, пока совершенно не потерял голос, но Ты так и не отозвался. Почему душа моя не находит покоя? Смятение чувств не знает перерыва. Тука говорит: почему Ты гневаешься? О Пандуранга, мы не знаем, рассеялись наши грехи или нет.
(18)
Когда я был свободен, я сам взял веревку[14] и обвязал себе вокруг шеи: что мне теперь делать? Я крепко связан, я не могу двинуться ни вперед, ни назад. Я растратил все свое состояние, я впал в долги, поле мое заросло сорняками, я обрек жену и детей на голод. Я обворовал множество чужих домов; я не могу вырваться из западни, что бы я ни делал. Тука говорит: мы должны отбросить желания, отсечь их полностью.