— Ты прости меня за такую вину, что сидел у тебя я на белых грудях! Встань, Перун, — ты родимый мой батюшка!
Помирились они, побраталися, и вскочили они на буланых коней, и к Роси поехали матушке.
Говорил тогда молодой Дажьбог:
— Ой ты, Рось — родимая матушка! Отпусти меня ко Рипейским горам, отпусти меня к Ирию светлому ко Сварогу богу небесному.
Попрощался Дажьбог с Росью матушкой и поехал с Перуном к Ирию.
ОДИННАДЦАТЫЙ КЛУБОК
— Расскажи, Гамаюн, птица вещая, как женился Дажьбог сын Пeрунович на младой Златогорушке Виевне.
— Ничего не скрою, что ведаю…
Хороша поездка в чистом полюшке, хороша пробежка лошадиная. Видно где Дажьбог на коня вскочил, да не видно где в стремена вступил — только видно в полюшке пыль столбом.
Тут увидел Дажьбог — в чистом полюшке поляница-наездница едет.
— Что за чудо-чудесное в поле? Поляница во полюшке едет, а под нею конь, будто лютый зверь, а сама-то спит крепко-накрепко.
Тут вскричал Дажьбог зычным голосом:
— Ой да ты, поляница могучая! Спишь ты впрямь, или ты притворяешься? Не ко мне ли ты подбираешься?
Поляница ж молчит — не ворохнется.
Разгорелось тут сердце дажьбожее — взял Дажьбог булатную палицу, ударял поляницу могучую. Поляница ж сидит — не ворохнется, на Дажьбога она не оглянется.
Ужаснулся Дажьбог и отъехал назад:
— Видно смелости во мне все по-старому, только силы во мне не по-прежнему!
Видит он — дуб стоит в чистом полюшке. Наезжал на него Тарх Пeрунович и ударил булатною палицей — и расшиб сырой дуб на щепочки.
— Значит силы в Дажьбоге по-старому, видно смелость во мне не по-прежнему!
Разъезжался Дажьбог сын Пeрунович, вновь наехал на ту поляницу — и ударил ее в буйну голову.
Поляница ж сидит — не ворохнется, на Дажьбога она не оглянется.
Ужаснулся Дажьбог и отъехал назад:
— Видно смелости во мне все по-старому, только силы во мне не по-прежнему!
Видит он — скала в чистом полюшке. Наезжал на нее Тарх Пeрунович и ударил булатною палицей — и разбил на мелкие камешки.
— Значит силы в Дажьбоге по-старому, видно смелость во мне не по-прежнему!
Разъезжался опять Тарх Пeрунович, вновь наехал на ту поляницу он и ударил ее в буйну голову, и отшиб себе руку правую.
На коне поляница сворохнулась, на Дажьбога она тут оглядывалась:
— Я-то думала — мухи кусаются, оказалось — то добрый молодец!
Ухватила Тарха Пeруновича поляница за желтые кудри, подняла с конем богатырским, опустила его во хрустальный ларец, а ларец запирала ключиком.
И поехала снова к Рипейским горам. Едет целый день вплоть до вечера, едет темную ночь до рассвета. А на третьи сутки могучий конь стал под нею брести-спотыкаться. Она била его плеткой шелковой:
— Ах ты, волчья сыть, травяной мешок, ты чего подо мной спотыкаешься?
Тут ответил ей богатырский конь:
— Поляница ты удалая, Златогорка дочь Вия подземного! Ты прости уж меня, хозяюшка, третьи сутки иду я без отдыха, и везу двух могучих всадников, вместе с ними коня богатырского. Богатырь тот силой слабей тебя, ну а смелостью посильней тебя!
Тут опомнилась Златогорка, вынимала хрустальный ларчик, отпирала его золотым ключом, вынимала Дажьбога Пeруновича из ларца за желтые кудри:
— Ах, удалый ты, добрый молодец! Сделай ты великую заповедь, ты возьми-ка меня в замужество. Будешь жить тогда ты по-прежнему. Коль откажешься — знать тебе не жить. На ладонь положу, а другой прижму — только мокренько между ладошками будет!
— Златогорка, дочь Вия подземного! Отпусти ты меня жить по-прежнему, я согласен на заповедь вечную, я приму с тобой золотой венец!
И поехали они да не в чисто поле, а поехали ко Рипейским горам, ко тому ли Ирию светлому. Встретил их Сварог с Ладой-матушкой. И спросил Сварог Златогорушку:
— Ты кого привезла, Златогорушка?
— Привезла я могучего витязя удалого Тарха Пeруновича, скуй Сварог нам свадьбу небесную!
Приняли Дажьбог с Златогоркою золотые венцы свароговы, стали вместе они коротать свой век.
Далеко-далеко в чистом поле поднималась пыль и стелилась ковыль. Проезжали там добрый молодец — молодой Дажьбог сын Пeрунович и удалая поляница: Златогорка — дочь Вия подземного.
Они ехали ко святым горам, ко высоким горам Араратским. Ехали они много времени, подъезжали они ко Святой горе. Находили тут чудо-чудное, чудо-чудное — диво-дивное, площаницу нашли огромную. А на ней надписана надпись: