Крылатая девица застыла в нерешительности. Ей хотелось расспросить хозяйку о ее жизни, узнать, что случилось с той юной, беззаботной девушкой…
– Мне надо уходить, – только и смогла выговорить Алконост. – Завтра плату принесу, чуть только рассвет настанет! – Поклонилась и побежала к белоснежной стене буянской крепости.
Натужный хруст тугих канатов вторил плеску воды. Волны били о широкий, ровный причал, заметно уходящий от линии суши. Последнее емкое «айда!» вылетело из уст старшины бурлаков и через несколько мгновений растворилось в глухом звуке удара борта судна о лиственничные опоры пирса. Ладью было откинуло назад, дальше от берега, но буквально через мгновение она плотно пристала к помосту, покачалась для порядка и, будто испустив недовольный вздох, размякла, смирившись с окончанием путешествия.
– С меня довольно! Эки шлюпки тягать! – резко кинул один из бурлаков в сторону старшины. – Не для того я в стольный град ехал. Вон чё! – указал он подбородком на соседний пирс меньшего размера. – Пока мы тут гнемся под пенькой с этой трухой, невесть откуда приплывшей, Еремыч швартует двумя перстами судна в разы большие! – Кажется, он бы недовольничал и дальше, если бы гулкий кашель не стал раздирать его глотку.
– Мыкита, побойся Переплута! Ты свою копейку имеешь в срок, кормлен досыта, а ворчишь аки старый пень! – Посмотрев на своих доходяг, с которыми ему приходилось встречать самые старые корабли в лучшем порту Пятимирия, старшина на секунду опустил глаза и как будто смягчился, вспомнив одному ему понятную добродетель… – Ты это, не ворчи. Будем честно работать – и нас на кабестан[6] возьмут. А покамест дай-ка я узнаю, много ли в ладье скарба – авось до темноты все и перетаскаем.
И вправду: во всем порту Буян-града остался лишь один причал, оборудованный для прибытия кораблей старого типа. Остальные же были оснащены новейшими устройствами для легкой швартовки – кабестанами, созданными изобретателями из Совета розмыслов, прославившимися своими открытиями на все Пятимирие.
Изнывающая от желания скорее покинуть ладью толпа собралась на одной стороне, отчего судно чуть не дало крен. Княжне вместе со служанкой пришлось выждать какое-то время, прежде чем они смогли беспрепятственно выйти. В сутолоке Ладимила то и дело уворачивалась от торопящихся людей с клетками, баулами, узелками и сундуками, стараясь при этом не потерять самообладания. Люд растянулся в длинную очередь, и, только изрядно в ней постояв, княжна вспомнила, что очень скомканно завершила беседу с новым знакомцем. Впрочем, неугомонно бухтящая Добродея довольно быстро освободила голову своей хозяйки от мыслей о приличиях.
Удивительное дело: несмотря на широкий помост, люди двигались крайне медленно. Некоторые еле стояли на ногах и чуть было не падали на соседей, создавая еще большую суматоху. Вдоль причала были выставлены бочки, полные воды, в которых отчего-то били хвостами рыбы – то ли сами туда запрыгнули, то ли кто-то забыл живца. Вдоль толпы то и дело прохаживались высокие стражи, облаченные в красные одежды, подпоясанные плетенками из китового уса, на которых мерно покачивались клинки в ножнах. Они не очень церемонились с прибывшими, истово рассматривая и мужчин, и женщин.
– Морок знает что такое! – продолжала ворчать Добродея. – Думала, мучениям конец, после четырех-то суток этой качки, а тут – на тебе! И пьянь еще эта. Сударыня, разрешите их всех распихать, чтобы мы здеся карасями не пропахли!
Ладимила лишь тихонько вздохнула, совершенно не понимая, как правильно себя повести: требовать пропустить ее, сюзеренову дочь, без промедления, раскрыв себя, либо смиренно ждать своей очереди.
– Да у него просто помешательство, – долетел до нее обрывок чьего-то разговора, – вот и распорядился всех чужаков проверять. Как будто я здесь со злым умыслом!
– Милейший, кого же он боится? Своей тени, ни много ни мало!
После этих слов несколько сударей из числа тех, кто докучал княжне, довольно заулыбались, а один, по-видимому, выпивший больше всех, расхохотался так, что привлек внимание стражи.
– Мочи нет, как смешно! – заливаясь безудержным смехом, прохрипел он. – Ой, братцы, держите меня, не могу! Ой, Салтан, трусишка ты, Салтан!