Но те ж за городом заборы,
Те же строятся вожди.
Генералы, прокуроры,
Поп-кумиры да актёры —
Честный люд, нечестный люд —
Справно денежку куют.
Вроде жареным не пахнет,
Чёрный ворон не кружит,
Олигарх над златом чахнет,
У метро алкаш лежит.
Складно врёт номенклатура —
Счастье, мол, не за горой,
А страна сидит, как дура,
И кивает головой.
Кому бутик открыть, кому окоп отрыть…
А с Тверской страна не видна.
А кто плохо жил, будет плохо жить.
Это всё они — времена…
В избе тикают с отдышкою ходики.
И давление за двести, подняться бы…
Но Кузьминична корпит в огородике,
Рвёт амброзию артрозными пальцами.
Деду стопочку нальёт — пусть поправится,
Сыпанёт пшена в курятник с наседками,
Аллохол глотнёт — и в Церкву отправится,
Захромает бодро вслед за соседками.
Идут бабуленьки мелки, белоплаточны,
Идут гуськом благодарить Творца
За желтизну пасхального яйца,
За голубую неба непорочность,
За пенсион свой — маленький, но прочный,
Идут, крестясь от самого крыльца.
Мешает лишь один холецистит
Общаться с Богом. Ну, да Бог простит…
Значит, Галич устарел? Очень может быть.
Так что не нравится? Да всё, вроде, нравится…
Да, иные времена, но чем-то схожие…
А для Кузьминичны — так вовсе без разницы.
Виноваты сами — дедушки, бабушки —
Слишком рано родились, жили в сирости.
Но дали льготы на проезд? Вот и ладушки.
Трали-вали, торжество справедливости.
Босан, босан, босана —
Сейчас не время — времена…
Инь и Ян
Ты кричала, что я синь,
Ты кричала, что я пьянь.
У тебя начало «инь»,
У меня начало «ян».
Раньше я с тебя торчал,
Песни я тебе мычал,
Изначально я не знал
О борьбе наших начал.
Соблазнив соседа, дрянь,
Грубо льстила ты ему,
Дескать, «Вань, вот твой бы „ян“
Дураку бы моему!»
Дядя Миша, пьяный фуцин,
Доморощенный Конфуций,
Мне сказал: «О вечном думай!
Брат, в Китай тебе пора!
В тёмной комнате, Тимошка,
Не ищи ты чёрной кошки,
А, тем паче, вашу Мурку
Съел под пиво я вчера!»
Нет такой, как ты, козы,
Утопающей в грехе,
Ни в верховиях Янзцы,
Ни в низовьях Хуанхэ.
Я с восьми и до шести
Собираю гаолян,
Ты же, Господи, прости,
Только долбишь мое «ян».
Как накрасишь свою «инь»,
Да как глянешь упырём,
Чур меня! Изыди! Сгинь!
Лучше подожгу я дом!
Лучше, хочешь, дорогая,
Увезу тебя в Китай я,
И вот там, в стене Китайской,
Замурую навсегда.
Через тыщу лет, как в песне,
Ты воскреснешь, водки треснешь,
Вот тогда поймут китайцы
Прелесть Страшного Суда!
Сам я в монастырь уйду,
Там не держат всяких «инь».
Стану я Шаов-Цзе-Дун
Из конторы Шаов-Линь…
К вопросу об оптимизме после 17 августа 1998 года
Все мы жили, как умели,
Все крутились, как могли.
Нас тихонечко имели,
Мы привыкли, в ритм вошли,
Задремав, пустили слюни,
Позабыли, где живём —
И тут нас смачно саданули
По промежности серпом!
Закудахтала держава:
Ай, грабёж средь бела дня!
Да поздно: одеяло убежало,
Улетела простыня!
У меня внутри буквально
Психо-социальный слом:
Раньше думал о сакральном —
Щас всё больше о съестном.
Опять всё то же, и рожи
Все те же — невежи…
Обычный, привычный кретинизм.
Всё та же лажа, и дело здесь даже
Не в деньгах — верните
Мне, твари, оптимизм!
Кабы на печь прилечь бы мне бы,
Да послушать бы сверчка,
Но над всей Испанией — безоблачное небо,
И над Россиею уже ни облачка.