I. Ненастью наступил черед,Нагих садов печален вид,И редко птица запоет,И стих мой жалобно звенит.5 Да, в плен любовь меня взяла,Но счастье не дала познать.
II. Любви напрасно сердце ждет,И грудь мою тоска щемит!Что более всего влечет,10 То менее всего сулит, —И мы вослед, не помня зла,Опять стремимся и опять.
III. Затмила мне весь женский родТа, что в душе моей царит.15 При ней и слово с уст нейдет,[158]Меня смущенье леденит,А без нее на сердце мгла.Безумец я, ни дать ни взять! IV. Всей прелестью своих красот30 Меня другая не пленит, —И если тьма на мир падет,Его мне Донна осветит.Дай бог дожить, чтоб снизошлаОна моей утехой стать!
35 V. Ни жив ни мертв я. Не грызетМеня болезнь, а грудь болит.Любовь – единый мой оплот,Но от меня мой жребий скрыт, —Лишь Донна бы сказать могла,80 В нем гибель или благодать.
VI. Наступит ночь иль день придет,Дрожу я, все во мне горит.Страшусь открыться ей: вот-вотОтказом буду я убит.35 Чтоб все не разорить дотла,Одно мне остается – ждать.
VII. Ах, если б знать мне наперед,Чем эта встреча мне грозит…Как улыбался нежный рот!40 Как был заманчив Донны вид!Затем ли стала мне мила,Чтоб смертью за любовь воздать?
VIII. Томленье и мечты полетМеня, безумца, веселит,45 А Донна пусть меня клянет,В глаза и за глаза бранит, —За мукой радость бы пришла,Лишь стоит Донне пожелать.
IX. Я счастлив и среди невзгод,50 Разлука ль, встреча ль предстоит.Все от нее:[159] велит – и вотБезроден я иль родовит,Речь холодна или тепла,Готов я ждать иль прочь бежать.66 X. Увы! А ведь она моглаМеня давно своим назвать! XI. Да, Серкамон, хоть доля зла,Но долг твой – Донну прославлять.[160] I. В час, когда разлив потокаСеребром струи блестит,И цветет шиповник скромный,И раскаты соловья5 Вдаль плывут волной широкойПо безлюдью рощи темной,Пусть мои звучат напевы!
II. От тоски по вас, далекой,Сердце бедное болит.[163]10 Утешения никчемны,Коль не увлечет меняВ сад, во мрак его глубокий,Или же в покой укромный[164]Нежный ваш призыв, – но где вы?! 15 III. Взор заманчивый и томныйСарацинки помню я,Взор еврейки черноокой, —Все Далекая затмит!В муке счастье найдено мной:20 Есть для страсти одинокойМанны[165] сладостной посевы. IV. Хоть мечтою неуемнойСтрасть томит, тоску струя,И без отдыха и срока25 Боль жестокую дарит,Шип вонзая вероломный, —Но приемлю дар жестокийЯ без жалобы и гнева.
V. В песне этой незаемной —30 Дар Гугону.[166] Речь моя —Стих романский[167] без порока —По стране пускай звучит.В путь Фильоль,[168] сынок приемный!С запада и до востока —35 С песней странствуйте везде вы. I. Мне в пору долгих майских днейМил щебет птиц издалека,Зато и мучает сильнейМоя любовь издалека.5 И вот уже отрады нет,И дикой розы белый цвет,Как стужа зимняя, не мил.
II. Мне счастье, верю, царь царей[170]Пошлет в любви издалека,10 Но тем моей душе больнейВ мечтах о ней – издалека!Ах, пилигримам бы вослед,Чтоб посох страннических летПрекрасною замечен был! 15 III. Что счастья этого полней —Помчаться к ней издалека,Усесться рядом, потесней,[171]Чтоб тут же, не издалека,Я в сладкой близости бесед —20 И друг далекий, и сосед —Прекрасный голос жадно пил! IV. Надежду в горести моейДарит любовь издалека,Но грезу, сердце, не лелей —25 К ней поспешить издалека.Длинна дорога – целый свет,Не предсказать удач иль бед,Но будь как бог определил!
V. Всей жизни счастье – только с ней,30 С любимою издалека.Прекраснее найти сумейВблизи или издалека!О, я огнем любви согрет,В отрепья нищего одет,[172]35 По царству б сарацин бродил. вернутьсяСеркамон – буквально «странствующий по свету»; это прозвище говорит о принадлежности поэта к жонглерам, т. е. странствующим певцам, не столько слагателям, сколько исполнителям чужих песен. Серкамону приписывают в настоящее время (правда, с некоторыми оговорками) девять песен.
вернутьсяР. – С. 112, 4. Вместо традиционного весеннего запева Серкамон дает здесь изображение осени, более соответствующее выражаемой им любовной тоске. Девять шестистрочных унисонных строф с мужскими рифмами отделяются одна от другой парой соседящих рифм. Два дополнительных двустишия, не упоминающих, в противоположность торнадам, адресатов песни, скорее могут быть сочтены просто концовками, подводящими ей итоги.
вернутьсяПризнак предписанной куртуазней робости поклонника.
вернутьсяПризнание верховного влияния Донны на характер и поведение лирического героя, однако здесь нет речи о влиянии на его творчество, как это было у Вентадорна.
вернутьсяЗдесь сформулировано одно из основных требований куртуазии.
вернутьсяС именем этого поэта связана одна из самых популярных легенд о возвышенной любви трубадуров. В старинной «биографии» поэта, составленной, по-видимому, в XIII в., читаем: «Джауфре Рюдель де Блая был очень знатный человек – князь Блаи. Он полюбил графиню Триполитанскую, не видав ее никогда, за ее великую добродетель и благородство, про которое он слышал от паломников, приходивших из Антиохии, и он сложил о ней много прекрасных стихов с прекрасной мелодией и простыми словами. Желая увидеть графиню, он отправился в крестовый поход и поплыл по морю». На корабле знатный трубадур заболел, и его умирающего привезли в Триполи. «Дали знать графине, и она пришла к его ложу и приняла его в свои объятия. Джауфре же узнал, что это графиня, и опять пришел в сознание. Тогда он восхвалил бога и возблагодарил его за то, что бог сохранил ему жизнь до тех пор, пока он не увидел графиню. И, таким образом, на руках у графини он скончался. Графиня приказала его с почетом похоронить в соборе триполитанского ордена тамплиеров, а сама в тот же день постриглась в монахини от скорби и тоски по нем и из-за его смерти» (перевод М. Сергиевского).
Блая – город, входивший в те времена в феод графов Ангулемских. Властители Блаи, так же как и некоторые другие, даже мелкие феодалы этой области, носили несколько необычный для Юга Франции титул князя. Имя Джауфре Рюделя часто встречается в этой семье. Ряд косвенных данных говорит о том, что поэт Джауфре Рюдель действительно находился на Востоке во время второго крестового похода. Таковы факты. Все остальное могло быть придумано «биографами» на основании кансон поэта, в которых говорится о его «далекой любви». В свое время Джауфре Рюдель, оставивший потомству всего семь стихотворений, особенным успехом не пользовался; только в двух старопровансальских текстах упоминается о нем и о его романтической любви. Лишь в первой половине XIX в. легенда о Джауфре Рюделе становится широко популярной: Уланд, Гейне, Суинберн, наконец, Эдмон Ростан, каждый по-своему, излагают историю жизни «князя» Блаи. Тем самым печальный образ Рюделя стал, по крайней мере для массового читателя, самой типичной фигурой старопровансальской лирики.
вернутьсяР. – С. 262, 5. Кансона начинается с традиционного описания весны или лета.
вернутьсяЗдесь уже затронута тема «любви издалека», подавшая повод для средневековой биографии.
вернутьсяТуда поэт мечтает быть увлеченным нежным призывом далекой Донны; однако это отнюдь не свидетельствует о «платонической» любви, какую приписывают Рюделю поэты (да и исследователи) романтики, особенно в XIX в.
вернутьсяМанна – по библейскому мифу чудесная пища, волею бога падавшая с небес, чтобы насытить древних израильтян, странствовавших по пустыне.
вернутьсяГугон – очевидно, Гуго VII Лузиньян, участник второго крестового похода, представитель знаменитого феодального рода, члены которого принимали активное участие в войне против «неверных». Потомки Гуго VII Лузиньяна основали на острове Кипре христианское государство (Королевство Кипрское), которым и правили в течение нескольких сот лет (1192–1489).
вернутьсяСтих романский – т. е. провансальский язык.
вернутьсяФильоль – по-видимому, «сеньяль» жонглера (буквально – «сынок»).
вернутьсяР. – С. 262, 2. В этой песне оригинально построен весенний запев: под влиянием любовной тоски весенняя радость становится для поэта столь же немилой, как и зимняя стужа. Рифмы этой песни унисонны, но во второй и четвертой строках каждой строфы рифму заменяет слово «издалека», которое служит ключевым словом песни, ибо в ней говорится о любви поэта издалека и о его мечтах о том, чтобы увидеться с Донной.
вернутьсяТак мечтает поэт встретиться со своей Донной, хотя и сознает, что надежды на это мало. Однако надо отметить, что такие мечты тоже, подобно предшествующей песне, не свидетельствуют о чрезмерном «платонизме» любви поэта.
вернутьсяТрубадуры часто говорят о своей готовности переносить лишения и мучения ради того, чтобы добиться свидания с любимой.