В довольно распространенном жанре старого Прованса – тенсоне (буквально – спор) фабула минимальна, а то и сводится почти на нет, зато на первый план выдвигается диалог. То же наблюдается и в близком к тенсоне по своим жанровым особенностям партимене (буквально – раздел, разделение, быть может, в связи с наличием двух собеседников или расчленением обсуждаемого ими вопроса). Граница между этими двумя жанрами не отличается четкостью, – это заметили еще составители «Радостной науки», ссылаясь на художественную практику старых поэтов и сами отказываясь от разграничений. Дело затрудняется еще и тем, что трубадуры чрезвычайно редко дают название избираемой ими жанровой формы.
Можно было бы дополнить это перечисление поэтических жанров старого Прованса еще немалым количеством терминов, – при всей своей приверженности сложившимся, традиционным формам, трубадуры нет-нет да устремлялись к изобретению новых форм или к переиначиванию старых. Так появилась кансона Бертрана де Борна о «составной донне» и его же полу-сирвентес, так возник дескорт, стихотворение на нескольких языках, так Гираут Рикьер создал, в противопоставление альбе, свою серену (буквально – вечерняя песня) и т. д.
Лирика провансальских трубадуров оказалась недолговечной – изменение политических условий, когда ожесточенным гонениям были подвергнуты не только участники еретических движений катаров и вальденсов, но и сторонники безрелигиозной жизнерадостной «веселой науки» трубадуров, да и смена литературных вкусов, когда на первый план – уже на Севере Франции – стал со всей определенностью выдвигаться рыцарский роман, привели к упадку этой поэзии. Но международный резонанс ее был по тому времени беспрецедентным. Трубадурам подражали, у них учились. Переносили на новую почву, старательно осваивали, пожалуй, почти все их жанры. Но прежде всего и главным образом – кансону.
В кансоне с особенной силой и наглядностью проявились те новшества, какие внесены были трубадурами в жизнь европейской поэзии. И совершить это они были призваны самой историей европейского общества, и в частности самой историей Южной Франции.
Тема любви никогда не замолкала в средневековой Европе. Заглушаясь порою другими темами – военными, религиозными, философскими, она продолжала существовать и в классической традиции, и в ученой поэзии на латинском языке, и в народном творчестве. Но никогда раньше в поэзии Западной Европы не наблюдался тот расцвет любовной тематики, то поэтическое половодье чувств, которое в творчестве трубадуров охватило всю Южную Францию, передалось Испании, Италии, Северной Франции, Германии, Англии…
Южная Франция занимала в Западной Европе передовое положение в конце XI и в XII в. Блестящее развитие ее экономики, возникновение феодального рыцарства, рост общей культуры, сосредоточенной уже не в одних монастырях, а в городах и замках, – все это были благоприятные условия для появления поэзии трубадуров, посвященной по преимуществу любви. Старопровансальские поэты создали в своих стихах и, так сказать, кодекс любовного служения женщине, и сам литературный язык, и разнообразную поэтическую форму.
Бернарт де Вентадорн уже застал эти достижения, но он подчинил их своей творческой воле, как делали это – каждый по-разному – и все лучшие поэты старого Прованса: Маркабрю и Джауфре Рюдель, Рамбаут д'Ауренга и Серкамон, Гираут де Борнейль и Арнаут Даниель, Пейре Видаль и Бертран де Борн… Никому из них нельзя отказать в оригинальности, отражает ли она свойства самого человеческого характера поэта (как у воинственного Бертрана де Борна) или отношение его к своему поэтическому искусству (как у словесных дел мастера Арнаута Даниеля).
Бернарт де Вентадорн не стремился к созданию новых жанров. Мало того, и разнообразие традиционных, уже устоявшихся, оставляло его равнодушным. Его излюбленным жанром была кансона и тесно примыкающий к ней по своей тематике и поэтическому строю вере. Правда, до нас, по-видимому, дошла лишь небольшая часть его творений, но в одной из песен он сам упоминает о преобладающих в его поэзии жанрах: сетуя на любовные огорчения, отвлекающие его даже от сложения новых песен, он с горькой досадой восклицает:
Правда, среди поэтического наследия Бернарта имеются два стихотворения в диалогической форме, близкие к тенсонам или партименам, – якобы его беседы с Пейролем и с некиим Лиможцем, – но по своему содержанию это такая же любовная лирика, как все кансоны поэта. В его диалогах нет хотя бы и легкого налета рационалистичности, обычно свойственной тенсонам. Экспрессия любовного чувства спасает Бернарта от опасности впасть в нередкую у трубадуров любовную казуистику даже тогда, когда заходит речь об обязанностях куртуазного влюбленного. Вот почему эти диалоги органически примыкают к миру бернартовых кансон.