Блюстители куртуазии могли бы ужаснуться, услышь они не из-за незримой рампы песенной поэзии, а от своего реального собеседника пожелание, которое высказывает Бернарт де Вентадорн, якобы беседуя со своим другом в песне-диалоге «Мой славный Бернарт, неужель…» (XXXII):
Но в общем контексте диалога (так называемой фиктивной тенсоны, потому что диалог-то ведется с самим собою) это чудовищно дерзкое с точки зрения формальной куртуазии высказывание лишь свидетельствует о силе любви отвергнутого влюбленного, любви до безумия:
А культ любви, самозабвенной до безумия, – одна из особенностей куртуазного кодекса, притом основная (куртуазия требовала соблюдать «меру» не в любви, а лишь в ее внешних проявлениях, т. е. быть тактичным).
Если в упомянутом диалоге лирический герой пытается поколебать высокий пьедестал донны на словах, грешит против куртуазной любви только в своих помыслах, то в песне «Цветут сады, луга зазеленели…» (VII) он совершает такое грехопадение уже не на словах и с горечью в этом признается:
Это уже тягчайший грех в отношении к куртуазии, потому что касается не, так сказать, «церемониала» любовных объяснений, а самой любви. Однако сердечное раскаяние изменника придает особую искренность и его смирению перед обиженной, которой он готов отныне посвящать все свои думы, проявляя перед ней покорность и верность вассала.
Иногда, впрочем, измена не вызывает в изменившем раскаяния. В песне «Я был любовью одержим…» (XXX) он так и не возвращается к своей прежней донне, убедившись, что ошибался в ней, что она оскорбляла его достоинство и песенный дар, – об этом говорят его прощальные слова донне, носящей сеньял (поэтическое прозвище) Отрада Глаз:
Так, в сущности, высокой любви лирический герой здесь не изменяет, ибо, как говорит Вентадорн в песне «Сказать ли правду вам?» (XII), любовь осуществляет свое могущество при условии, «коль у двоих – одна душа».
Отказавшись, таким образом, от превращения своего лирического героя в примерного последователя куртуазии, Вентадорн не наносит урона куртуазному кодексу, а лишь стремится очистить его от шелухи условностей, еще возвеличивая куртуазную любовь, придавая ей больше человечности – и тем самым моральной притягательности. В понятии куртуазной любви он отдает господство самой любви как таковой, а куртуазность в ней хотя и признает, но отодвигает на второй план.
В песнях Бернарта любовь лирического героя обретает столь спасительную жизненность еще и из-за того, что ему не дано ограничиться созерцанием своей Донны и воспеванием ее достоинств, но приходится иметь дело и с опасностью со стороны соперников, а чаще всего – завистливых клеветников, так называемых «наветчиков», которые довольно часто изображаются в лирике трубадуров. Необходимость защищать свою любовь от наветчиков стала традиционным, хотя и довольно частным мотивом в лирике трубадуров. В поэзии Бернарта этот традиционный мотив тоже обретает новое поэтическое рождение. Трубадур не ограничивается умением молчать о своей любви, которое предписывается куртуазней, – он прибегает к различным уловкам, чтобы укрыть свою любовь от слишком любопытных глаз и ушей. То он веселится напоказ, чтобы никто не заметил его любовных страданий. То ударяется во всякие россказни, стремясь направить подозрения наветчиков по ложному пути. То уклоняется от нежелательного любопытства, тайком пробираясь к своей Донне. И уж непременно, при каждом своем упоминании о наветчиках, всячески поносит их, высмеивает, проклинает. Даже высказывает звучащее несколько юмористически сожаление, что господь Бог не отметил это зловредное племя особою метой – рогами! А, вместе с тем он их боится, не решается выступить против них в открытую, что сулило бы опасность для чести Донны. Лишь иногда, истомленный разлукой с Донною, он срывается и даже Донну призывает забыть всякие страхи, так как осторожность дается им слишком дорого, лишая их радости свиданий. Все эти мотивы любовной тактики, вплетаясь в основной лирический сюжет, тоже способствуют большей жизненной убедительности лирического героя, еще больше освобождают его образ от того, что французы до сих пор иронически называют «трубадурством» (genre troubadour).