Белые ночи
Картинка с натуры
Белой ночью хороши
парочки,
только надо б раздавить
баночку —
магазин еще открыт —
сложимся,
остальное на Неве
приложится.
Он с лица — валет червей,
прям, как тросточка,
ищет ту, что порезвей, —
кошечку.
Поиграем, говорит,
в шахматы.
У меня из окон вид —
ахнете!
Скучно девочке одной —
Господи!
(А может, туз-то козырной?!
— сослепу)…
Весь руками перерыт
потными,
на Неве пошел гранит
пятнами.
Песня «Белые ночи» написана в результате разговора с Визбором, как первый вариант заказа песни о Ленинграде от журнала «Кругозор».
Беспросветная Русь
Это ж надо ж, чтоб тут вот — Россия
и под боком родился еврей.
Но и мы ведь о том не просили,
мы ж не клянчили возле дверей:
мол, впустите на русскую землю!
Мол, хотим упоить ваш народ.
Ах, еврейское око не дремлет —
так и лезет курчавый вперед.
И конечно же, что остается
тем, кто это не может стерпеть,
тем, в ком сердце, бля, русское бьется
и кто смог наконец-то теперь
закричать, как Смирнов-Остапидзе
и как Ленин в прокуренный зал:
«Вот, жиды, вам жидовская виза!
Вот, жиды, вам жидовский вокзал!»
Я платочком и даже рубахой
промокаю слезинки из глаз.
Мы послали Отечество на х…
но вначале — Отечество нас.
Тут обидеться можно, конечно,
но обид я уже не боюсь.
Гой ты, вишня моя, гой-черешня!
Ах ты гой — православная Русь!
Гой ты, вишня моя, гой-черешня!
Ах ты гой — беззаботная Русь!
Ах ты гой — беспросветная Русь.
Бессмысленная песенка
Вот комарики летят — вертят крылышками.
А вот учитель говорит — вертит пальчиком.
Вот рабочий стоит — станок вертится.
В парке девочка идет — вертит хвостиком.
А ученый сказал: «Земля вертится».
А когда он говорил — языком вертел:
дома пиво у него — недельной давности,
а жена ушла в маскарад одна,
и к сынишке что-то долго нету доктора —
оттого, видать, ему земля и вертится!..
Ну, а что ему земля?! Вот комару — крылышки,
хвостик — девочке, станок — рабочему.
А земле — земле нужно солнышко.
А ему, видать, одно — языком вертеть.
Бессонница
Ночь создана для сна, и если он уходит,
то, что придет взамен, не принимай за явь.
Ну разве ты не знал, что перед непогодой,
как раны у солдат, у нас сердца болят.
И как им не болеть, когда звезда любая —
пронзительный прокол и в небе, и в тебе.
Холодные глаза бесстрастно наблюдают —
о нет, не за тобой! — а как бы сквозь людей.
Увы, защиты нет, когда лучи отвесны
и отражают то, что знаешь ты один,
и, в ночь погружены, предметы бестелесны,
лишенные всего, чем их наполнил день.
И ни в одном из них ты не найдешь опоры,
и крылышками бьет навязчивый ответ
на все дневные сны, на все ночные споры…
Ночь создана для сна… Все остальное — бред.
Ночь создана для сна… Все остальное — бред…
Вспоминаю эту песню, и кажется, что она придумана… Так же, как «Размышления в стиле „блюз“», — что-то такое о смерти без понятия о смерти… Сейчас у меня очень ясное понятие об этом предмете, поэтому все, что было написано до этого опыта, кажется мне очень слабым и искусственным, Попытка романса.
Бессонница. Год 80-й
В.
Сливаются буквы — я суть понимаю все реже.
Страницы сомкнутся, пустые поля показав.
Под черепом длинно и гулко прокатится скрежет,
и веки сухие царапнут сухие глаза.
И в каждом привычно и твердо застрянет песчинка,
любым поворотом качаясь и режа следы.
И я уж не голосом, даже не шепотом — чем-то —
как раненый — самым последним дыханьем: «Воды».
Воды! — чтоб напиться, напиться и выплакать вволю,
водой захлебнуться — на мокром слеза не видна!
Я благословляю сквозь веки бегущую воду —
о как все смывает и как облегчает она…
Я жду… Это трудно, раз нету надежды,
и все же я жду и надеюсь, надеюсь и жду — а пока
простая задача: уснуть, ни о чем не тревожась,
под шорох скребущего по роговице песка.
Брови круче, и мысли — круче…
Брови круче, и мысли — круче.
Мир — пустой, и не жаль ничуть!
Средний пальчик на правой ручке
хочешь, милая, позолочу.
И узорную шаль с каймою
у Есенина взяв взаймы,
плечи вздрогнувшие укрою
под тоскливый напев зурны.