Я рождался не в муках, не в злобе —
Девять месяцев, это не лет —
Первый срок отбывал я в утробе,
Ничего там хорошего нет.
Спасибо вам, святители,
Что плюнули да дунули,
Что вдруг мои родители
Зачать меня задумали
В те времена укромные,
Теперь почти былинные,
Когда срока огромные
Брели в этапы длинные.
Их брали в ночь зачатия,
А многих даже ранее, —
А вот живет же братия,
Моя честна компания.
Ходу, думушки светлые, ходу,
Слово, строченьки милые, слово.
Первый раз получил я свободу
По указу от тридцать восьмого.
Знать бы мне, кто так долго мурыжил,
Отыгрался бы на подлеце.
Но родился, и жил я, и выжил —
Дом на Первой Мещанской в конце.
Там за стеной за стеночкою,
За перегородочкой
Соседушка с соседочкою
Баловались водочкой,
Все жили вровень, скромно так,
Система коридорная,
На тридцать восемь комнаток
Всего одна уборная.
Здесь на зуб зуб не попадал,
Не грела телогреечка,
Здесь я доподлинно узнал,
Почем она — копеечка.
Не боялась сирены соседка,
И привыкла к ней мать понемногу,
И плевал я, здоровый трехлетка,
На воздушную эту тревогу.
Да не все то, что сверху, от Бога —
И народ зажигалки тушил,
И как малая фронту подмога,
Мой песок и дырявый кувшин»
Светило солнце в три луча
Сквозь дыры крыш просеяно
На Евдоким Кирилыча
И Гисю Моисеевну.
Она ему, — Как сыновья?
— Да без вести пропавшие.
Эх, Гиська, мы — одна семья,
Вы тоже пострадавшие.
Вы тоже пострадавшие,
А значит обрусевшие.
Мои без вести павшие,
Твои — безвинно севшие.
Я ушел от пеленок и сосок,
Поживал, не забыт, не заброшен,
Но дразнили меня "недоносок",
Хоть и был я нормально доношен.
Маскировку пытался срывать я —
Пленных гонют, чего ж мы дрожим?
Возвращались отцы наши, братья
По домам по своим да чужим.
У тети Зины кофточка
С разводами да змеями —
То у Попова Вовчика
Отец пришел с трофеями.
Трофейная Япония,
Трофейная Германия…
Пришла страна лимония,
Сплошная чемодания.
Взял у отца на станции
Погоны словно цацки я,
А из эвакуации
Толпой валили штатские.
Осмотрелись они, оклемались,
Похмелились, потом протрезвели.
И отплакали те, кто дождались,
Не дождавшиеся отревели.
Стал метро рыть отец Витькин с Генкой.
Мы спросили, — зачем? — Он в ответ,
Мол, коридоры кончаются стенкой,
А тоннели выводят на свет.
Пророчества папашина
Не слушал Витька с корешем,
Из коридора нашего
В тюремный коридор ушел.
Да он всегда был спорщиком —
Припрут к стене — откажется.
Прошел он коридорчиком
И кончил стенкой, кажется.
Но у отцов свои умы,
А что до нас касательно,
На жизнь засматривались мы
Уже самостоятельно.
Все — от нас до почти годовалых —
Толковище вели до кровянки,
А в подвалах и полуподвалах
Ребятишкам хотелось под танки.
Не досталось им даже по пуле,
В ремеслухе живи да тужи,
Ни дерзнуть, ни рискнуть, но рискнули
Из напильников делать ножи.
Они воткнутся в легкие
От никотина черные
По рукоятки легкие,
Трехцветные, наборные.
Вели дела обменные
Сопливые острожники -
На стройке немцы пленные
На хлеб меняли ножики.
Сперва играли в фантики,
В пристенок с крохоборами,
И вот ушли романтики
Из подворотен ворами.
Спекулянтка была номер перший,
Ни соседей, ни Бога не труся,
Жизнь закончила миллионершей
Пересветова тетя Маруся.
У Маруси за стенкой говели,
И она там втихую пила,
А упала она возле двери,
Некрасиво так, зло умерла.
Нажива как наркотика,
Не выдержала этого
Богатенькая тетенька
Маруся Пересветова,
Но было все обыденно:
Заглянет кто — расстроится.
Особенно обидела
Богатством метростроевца.
Он дом сломал, а нам сказал, —
У вас, говорит, носы не вытерты,
А я, за что я воевал?
И разные эпитеты.
Было время, и были подвалы,
Было дело, и цены снижали,
И текли куда надо каналы,
И в конце куда надо впадали.
Дети бывших старшин да майоров
До ледовых широт поднялись,
Потому что из тех коридоров