И по тому, как вдруг разом стих привычный ресторанный гул, даже не поворачиваясь к дверям, Тимурханов понял - приехала.
Босая.
В чёрном свитере Малхаза, доходившем почти до подола её ночной сорочки.
Встрёпанная рыжая грива прядями падала на глаза, полыхавшие нестерпимым зелёным огнём.
Полпред медленно поднялся, машинально застёгивая ворот рубашки.
Встал и Султан.
Не глядя на него, не глядя ни на кого, она прошла прямо к эстраде, на которой зажигало цыганское трио, властно протянула руку. Черноголовый солист в алой переливчатой рубахе, как завороженный, отдал ей свою гитару. Тряхнув копной волос, она провела пальцами по струнам, одобрительно кивнула просиявшему цыгану. И... без микрофона, в полный голос, уже в совершеннейшей тишине...
- Са ромалэ пхучэла
Бубамара - сосэ ачхэла,
Дэвла, дэвла, вачар лэ,
Бубамара тукэ потчинэл...
Эй, ромалэн ашунэн,
Эй, чхаворэн гуглэ зуралэн,
Бубамара чхайори,
Баро гырга вой си оджили...
Джинджи-ринджи, бубамара,
Цхэлийе, жужийе, хайдэ море хой ромэса...
Оборвала песню на полуслове и так же резко, одним движением вскинутой руки, оборвала загомонивших было цыган:
- Не цыганка я, пхэнори. Гаджинка... Подпойте лучше. Видите, вон баре, - ледяной взгляд обжёг Тимурханова, - песен моих желают!
Тимурханов не желал ничего, кроме как провалиться сквозь натёртый паркет ресторана. Немедля.
- ...Песен, ещё ненаписанных, сколько?
Скажи, кукушка, пропой!
В городе мне жить, или на выселках,
Камнем лежать или гореть звездой?
Солнце моё, взгляни на меня...
Глядел на неё весь зал. Глазел, забыв обо всём. А её взгляд не отрывался от них, застывших возле стола полпреда.
- ...Кто пойдёт по следу одинокому?
Сильные да смелые головы сложили в поле - в бою!
Мало кто остался в светлой памяти,
В трезвом уме да с твёрдой рукой - в строю...
Краем глаза он увидел, как стиснул кулаки Султан.
- ...Моя ладонь превратилась в кулак.
И если есть порох - дай огня!
Вот так...
И когда этот голос, наполнивший зал, взлетел ещё выше, Тимурханов заметил, как мужчины опускают глаза... и сам упёрся взглядом в паркет.
- ...Где же ты теперь, воля вольная?!
С кем же ты сейчас ласковый рассвет встречаешь?
Ответь!
Хорошо с тобой, да плохо без тебя,
Голову да плечи терпеливые - под плеть!
Под плеть...
Только когда затих последний гитарный аккорд, зал будто снова начал дышать. Татьяна улыбнулась расплывшемуся в улыбке до ушей цыгану, возвратила ему гитару и легко спрыгнула со сцены. Так же легко, будто и не касаясь паркета босыми ногами, подошла к ним.
- Прости, - выдохнул Тимурханов, ожидая чего угодно - от попрёков до пощёчины. Не ожидал только, что она лишь мимолётно проведёт тёплыми пальцами по его руке. И скользнёт к выходу, даже не обернувшись.
- Королева... - хрипло, будто в забытьи, пробормотал кто-то сзади - полпред или Султан... и Тимурханов стиснул зубы.
...И если есть порох - дай огня!
Вот так...
* * *
- Да не нужна мне никакая ваша машина, Беслан Алиевич, - упрямо пробурчала Татьяна в очередной раз, когда они уже подъезжали к воротам навороченного автосалона. - Ну зачем? Деньги тратить без толку?
- Не нуди, женщина! Считай, я тебе её напрокат даю, - отрубил тот.
Татка уныло плелась за продавцами, тут же налетевшими бодрой стаей, и только морщила нос - мимо "фордов", мимо "пежо", мимо, мимо...
И вдруг замерла. Глазищи так и вспыхнули.
Малхаз потёр затылок, Алихан широко ухмыльнулся, Тимурханов обречённо проследил за её взглядом: в ряд - блестящим, хромированным, свирепым полчищем - застыли мотоциклы.
Покусывая нижнюю губу, она подняла смеющийся взгляд:
- Что, слабо будет, Беслан Алиевич?
- На слабо знаешь, кто попался? - буркнул он, не в силах сдержать улыбки. Парни за спиной уже откровенно хохотали. - Ну? Какой?
- Ты подумай, Бес, как она у нас - и будет на этом?! - укоризненно покачал головой Малхаз.