Татка уже ловко оседлала ярко-алое с золотом чудовище, обернулась, тряхнув вихрами, подбоченилась:
- А что такое? Мне есть что терять, кроме своих цепей?
- К-каких ещё цепей? - заморгал Алихан обалдело.
- Маркса почитай да! - вздёрнула она подбородок, поворачиваясь к не менее обалдевшему продавцу.
- Будете её на машине следом... провожать, - пояснил Тимурханов ехидно. - Туда провожать... сюда провожать...
- Туда ехали - за ними гнались, обратно едут - за ними гонятся, - не менее ехидно прищурилась Татьяна и вдруг на мгновение опустила глаза. - Беслан Алиевич... Спасибо...
- Спасибом не отделаешься, - развёл он руками, чувствуя себя, как всегда рядом с нею, бесшабашным подростком. - Покатаешь?
И видя, как округляются её глазищи, захохотал.
* * *
"А твоя жена, Бес, к твоей бабе поехала..."
Смска пиликнула в телефоне в полдень.
Не думая больше ни о каком интервью, не объясняясь и не прощаясь, Тимурханов стремительно вышел и сел в машину.
По лестнице на Таткин этаж он взбежал. Позвонил в дверь, ещё и ещё раз.
Лёгкие шаги, и дверь распахнулась.
- Вы чего? - Татка подбоченилась.
Отодвинув её в сторону, он двумя шагами оказался на кухне, такой же маленькой, как и прихожая.
Зарема вскинула на него глаза - с полуулыбкой - и даже не поднялась от стола, на котором вызывающе красовалась бутылка "Мартини", только оперлась подбородком на руку.
- Вы что тут... пьёте, что ли?!.. - не веря собственным глазам, пробормотал он.
- Поём! - отрезала Татьяна, выдвигая из-под стола ещё одну табуретку. - Поехали, Зара...
- ...Думы окаянные,
Мысли потаённые,
Бестолковая любовь,
Головка забубённая...
Всё вы, думы, знаете
Всё вы, думы, помните,
До чего ж вы моё сердце
Этим огорчаете...
Позову я голубя,
Позову я сизого,
Пошлю дролюшке письмо,
И мы начнем все сызнова...
Глядя, как две эти женщины, склонив друг к другу рыжую и тёмно-русую головы, опершись локтями на стол, и не обращая на него ни малейшего внимания, выводят слова немудрящей песни, он почувствовал, как запершило в горле, и резко поднялся.
Осторожно прикрыл за собой дверь, всё ещё слыша за спиной:
- ...Когда мы были на войне,
Когда мы были на войне,
Там каждый думал о своей любимой или о жене...
* * *
- Сам её отвезу, - бросил Тимурханов охране, захлопывая дверцу "Ниссана".
Татьяна застыла рядом, как каменная, зябко кутаясь в его кожаную куртку - щёки в грязных полосах, волосы спутаны. Он сам из всех сил сдерживал бившую изнутри дрожь.
Смерть опять просвистела мимо него. Пока - мимо.
Засада на ночной дороге, гром автоматных очередей.
Боевики или..?
Возле своего подъезда Татка не вышла из машины - так и сидела, сцепив побелевшие от напряжения пальцы на воротнике куртки, накинутой на плечи, молча глядя прямо перед собой.
Он медленно, едва касаясь, провёл костяшками пальцев по горячей щеке, отводя в сторону рыжие прядки, и тихо выговорил:
- Да ладно тебе... Ну что со мной будет? Столько лет уже - и ничего...
Повернув голову, она взглянула прямо ему в глаза и вдруг, - сердце у него, бухнув, разом провалилось, - потёрлась щекой об его ладонь, запрокидывая голову...
Пальцы его невольно коснулись её шеи, и в голове совершенно помутилось.
Когда он в последний раз так отчаянно хотел женщину - в пятнадцать?!
Развернув за плечо, он рванул её на себя, забыв, где находится, забыв обо всём, что было и будет - только здесь и сейчас...
Сейчас!
Наконец-то...
Сквозь удары крови в висках, сквозь шорох торопливо срываемой одежды и собственный прорвавшийся стон он вдруг услышал её вздох - покорный и обречённый. И - оторвал ладони от смутно белеющего тела.
- Пожалела?! Уходи!
Он не видел, как она выскользнула из машины - сидел, уронив на руки очугуневшую голову и скрипя зубами.
Хлопнула дверь подъезда.
Глянул вверх - зажглось окно.