- Ага... - Татьяна снова облизнула губы. - Вот. Первое... я никогда не буду делать ничего против своей совести. Никогда.
Он молча кивнул.
- Второе - с моей мамой и с сестрой объясняетесь вы.
Алихан коротко присвистнул.
Тимурханов поднял брови и развёл руками:
- Я же слово дал. Объяснюсь... А третье?
Она опять упёрлась взглядом в исцарапанную столешницу и надолго замолкла. Потом вздохнула. Открыла рот и снова закрыла.
- Ничего себе, - с удовольствием поддел Тимурханов. - Есть что-то, чего ты не можешь сказать? Неужели?
Вспыхнув, она поглядела ему прямо в глаза:
- Могу. У нас в колхозе секса нет! Вот.
Спустя мгновение Алихан прыснул и испуганно притих. Тимурханов облокотился на столешницу и взъерошил ладонями волосы.
Попала.
И он попал.
- Вы слово дали, - напомнила она, глядя исподлобья. - Иначе я с вами работать не смогу.
- Ну что ж... - вздохнул он. - По рукам.
Она молча протянула ему тонкую тёплую руку.
* * *
В его кисловодском пресс-центре Татки не оказалось. "Улетела в Нальчик", - объяснил Малхаз, ехидно, как показалось Тимурханову, ухмыльнувшись. Отчасти назло этому гипотетическому ехидству Тимурханов объявил, что встретит главу своей пресс-службы в аэропорту сам. И разумеется, без охраны.
Малхаз, конечно же, всё равно увязался следом на джипе.
А глава пресс-службы спустилась по трапу в босоножках на высоченных каблуках и в деловом костюме - с юбкой-мини. Прозрачная косынка стягивала рыжую волну волос - странная дань традициям.
Чувствуя, что волнуется, как пацан, Тимурханов шагнул навстречу, стараясь не пялиться на её ноги.
Татьяна, казалось, совсем не удивилась тому, что он здесь, - расплылась в улыбке, наморщив нос, помахала зажатой в руках кожаной папкой и начала что-то азартно рассказывать про поездку, устраиваясь на переднем сиденье.
- Тяжело? - перебил Тимурханов.
Она осеклась и удивлённо заморгала:
- В смысле?
- Тяжело тебе тут... с нашими?
Она вскинула брови, - он вмиг припомнил эту её привычку.
- Ну-у, пришлось кое от чего отказаться, Беслан Алиевич...
- Например?
- Например, я всегда всех называла: "Мой поросёночек"...
Он захохотал так, как не смеялся уже несколько месяцев. Выговорил сквозь смех:
- И как же ты сейчас всех называешь?
- Ну-у... - Она покусала губы, в глазах заплясали знакомые черти. - Орёл... сокол... зайчик... медвежонок... вот ёжиком могу назвать...
- И это все трудности, Татьяна Игнатьевна?
Она невозмутимо кивнула. Тимурханов хмыкнул, но, тронув наконец машину с места, вдруг увидел её круглое колено возле своей ладони, лежащей на переключателе скоростей, и наддал газу так, что машина полетела по шоссе, оставляя позади джип Малхаза. Вдруг разозлившись на себя, он чуть ли не до отказа вывернул на сидюке регулятор громкости - из динамиков грянула лезгинка.
"На тебе!" - подумал он с непонятным злорадством.
А она только, радостно улыбнувшись, опустила стекло и мгновенно сдёрнула косынку с заплескавшихся на ветру волос.
* * *
- Зайдёте ко мне после шести, Татьяна Игнатьевна, - бросил он ей, выходя из машины, и увидел, как она послушно кивнула, и расслабился, когда её тонкая фигурка скрылась в лифте, и заставил себя выбросить из головы всё лишнее, к делу отношения не имевшее, и не смотреть на часы, когда всё равно ещё только три... пол-четвёртого... пять... без двадцати пяти шесть...
Ровно в шесть он отпустил немало удивившуюся секретаршу.
В четверть седьмого в дверь кабинета легонько постучали.
Татьяна стояла на пороге, зажав под мышкой всё ту же папку, глядя чуть настороженно, и Тимурханов, удовлетворённо поняв, что она волнуется, сразу почувствовал знакомую уверенность опытного охотника, сидящего в засаде и знающего, что дичь не денется никуда. Никуда и некуда ей деваться...
А вот про то, как ёкает у охотника сердце, дичи лучше не знать.
Он молча кивнул Татьяне на кожаный громадный диван, но она решительно покачала головой и объяснила просто:
- В этой-то юбке, на этом-то диване, когда у меня коленки будут выше головы?
Он опять захохотал:
- А зачем такую надевала?