Выбрать главу

Записи Ключко можно назвать уникальными по многим причинам. В блокнот Ключко попали так называемые блатные песни (в его роте служили уголовники, сидевшие в Бутырской и Стромынской тюрьмах); песни военнопленных и остарбайтеров, которых Михаилу Григорьевичу доводилось встречать в Восточной Пруссии; песни на стихи неизвестных авторов, публиковавшиеся в армейских многотиражках и многое другое, что делает его блокнот настоящим кладезем для историка и литературоведа. К тому же большая часть песен, зафиксированных в его блокноте, разительно отличаются от официальных военно-патриотических песнопений, которые ежегодно выплескиваются на нас 9 мая. Это связано с тем, что большая часть популярных военных песен получили широкую известность благодаря исполнению в советских кинофильмах, абсолютно недоступных для штрафников (по воспоминаниям Михаила Ключко, на протяжении всей войны он не посмотрел ни одного фильма). Лишь иногда ему удавалось записать текст того или иного киношлягера со слов человека, который слышал его исполнение – именно этим можно объяснить тот факт, что киношлягеры (равно как и другие песни, авторство которых известно), составляют в блокноте Ключко абсолютное меньшинство – примерно треть от общего числа записей. Таким образом, можно констатировать, что многие продукты фронтового и довоенного фольклора, пусть и выпадавшие из официально-идеологической канвы, были не менее популярны среди солдат и офицеров РККА, чем одобренные цензурой популярные песни.

Записи Михаила Ключко условно можно разделить на три части: неизвестные городские романсы, а также песни которые, судя по всему, были созданы профессиональными литераторами, имена которых ныне забыты; перетекстовки популярных авторских и народных песен, а также популярных городских романсов; известные народные песни, «классические» варианты городских романсов, а также известные авторские песни. Именно в этом порядке они и представлены в данном издании.

За долгие годы, песни, записанные более 70 лет назад Михаилом Ключко, забылись. Возможно, благодаря именно этому изданию они обретут новую жизнь.

Сергей ВЕЙГМАН

Чернорабочие войны…

Таких, как он, в Киеве, наверное, уже не встретишь. Но у этого уникального человека до нас никто не брал интервью… Все, кто пишет о Второй Мировой, умудрились напрочь забыть о солдатах и офицерах штрафных рот и батальонов, дравшихся за безымянные высоты… На вопросы корреспондента «СН» отвечает один из последних оставшихся в живых киевлян-«штрафников» – командир штрафного взвода Михаил Григорьевич Ключко.

– Вы помните свой первый бой?

– Сложно сказать. Я ведь пережил четыре пополнения. Было ведь как: штрафную роту пускали в бой, она прорывала оборону, затем в прорыв вводили обычные войска. А несколько человек штрафников, которые оставались в живых, отводили в тыл, где они и дожидались пополнения. Я помню первое комплектование нашей 322-й отдельной армейской штрафной роты. Это были уголовники из «элитных» московских тюрем – Бутырской и Стромынской. Бандиты, конечно, но, как ни странно, впечатления уголовников они не производили… Первый бой мы приняли под Брестом, где необходимо было взять высотки, на которых укрепились немцы. Переплавились через какую-то безымянную речушку, подползли к этим высоткам, залегли. Тогда нам удалось ворваться в немецкие траншеи, где меня и контузило. Помню, бой идет, все в атаку бегут, а один солдат перепугался, вжался в землю… Тут мимо него «бутырский рядовой» пробегает: «Ты чего лежишь?» А тот только головой крутит. Живой, стало быть, не раненный даже, но подниматься боится. Так штрафник из уголовников дал ему хорошего пинка. После этого трус вскочил и побежал со всеми вперед.

– Много было штрафных рот?

– Не следует забывать, что помимо рот были еще и штрафные батальоны, укомплектованные из разжалованных офицеров. А штрафных рот на каждом фронте было несколько. Действовали они при армиях, а штрафбаты – подчинялись командованию фронтом.

– Сколько людей в среднем оставалось в живых после каждой атаки?

– Помню, наши прорывали оборону в районе Немана. Так из ротных офицеров я один в живых остался и человек шесть или семь солдат. Это был нормальный остаток. Иногда до курьезов доходило. Неман мы тогда форсировали, и всемером оказались в немецком тылу. Ребята ко мне: «Михаил Григорьевич, ты – офицер, выводи!» Переправились мы обратно к своим, а там нас как диверсантов встречают. Повязали – и в контрразведку. Привели в какой-то амбар колхозный, стол там стоит, коптилка из 45-миллиметрового снаряда… Сидит старший лейтенант в погонах (именно на нем я их впервые увидел). «Вы кто?» – спрашивает. Рассказали. «Среди вас офицеры есть?» «Я офицер», – отвечаю. Посмотрел он на меня: «Ты извозчик, а не офицер!» Одет я был действительно неказисто. Вместо фуражки – пилотка задрипанная, чтобы снайперы не «сняли»; пояс с солдатской бляхой. Но тогда все благополучно закончилось.