К О Ш У Т
Любимый покидая край,
В минуты первые изгнанья
Промолвил Кошут: «Не прощай,
Страна моя, но до свиданья!»
С горы в последний раз в тиши
Взирая вниз на лес и поле,
Исторг он из глубин души
Слова презрения и боли.
Сдержать их был не в силах он,
Как вздох печали сокровенной,
И мир был горько потрясен
Концом войны его священной.
Любимый покидая край,
В минуты первые изгнанья
Промолвил Кошут: «Не прощай,
Страна моя, но до свиданья!»
«О Гёргей,— молвил он,— в тебе
Не друга видел я, но брата.
Не ты ли в нашей был борьбе
Моим соратником когда-то?
Но с бранных ты ушел полей,
Ни в чем врагу не прекословя.
Иль золото тебе милей
За родину пролитой крови?»
Любимый покидая край,
В минуты первые изгнанья
Промолвил Кошут: «Не прощай,
Страна моя, но до свиданья!»
Потом вершинам дальним гор
И крепостям, в Дунай смотрящим,
Познавшим гибель и позор,
Он крикнул голосом звенящим:
О преданный врагам оплот,
О замок воли мой вчерашний!
Сюда приду я через год
Поднять из праха эти башни!»
Любимый покидая край,
В минуты первые изгнанья
Промолвил Кошут: «Не прощай,
Страна моя, но до свиданья!»
Смерть и тоска с тех пор царят
В полях страны несчастной этой.
Там виселицы встали в ряд,
На них висят еще скелеты.
Но Кошут жив. Свободен он,
Как речь его к дворцам и селам.
Чей лик еще был осенен
Таким высоким ореолом?
Любимый покидая край,
В минуты первые изгнанья
Промолвил Кошут: «Не прощай,
Страна моя, но до свиданья!»
Он в Турции нашел приют,
Бежав от Австрии кровавой,
Но все просторы мира ждут
Героя, вскормленного славой.
Уже особый пакетбот Ему
Америка готовит,
Париж его с восторгом ждет,
Молва повсюду славословит.
Любимый покидая край,
В минуты первые изгнанья
Промолвил Кошут: «Не прощай,
Страна моя, но до свиданья!»
Не забывайте, короли:
Тот, кто идет путями чести,
Без подданных и без земли,
Дороже стоит всех вас вместе.
Бессмертен изгнанный герой.
И только тот милей народу,
Кто спит сейчас в земле сырой,
Погибнув в битве за свободу.
Любимый покидая край,
В минуты первые изгнанья
Промолвил Кошут: «Не прощай,
Страна моя, но до свиданья!»
Страна неистовых коней,
Где ток токайского струится!
Пройдет еще немного дней —
К тебе свобода возвратится.
Седлай лихого скакуна
И в чашу влей в минуты эти
Священной крови, не вина —
Ведь Кошут есть еще на свете!
ЭЖЕЗИПП МОРО
На кладбище, на Монпарнасе,
Где время копит мертвецов,
Как будто хочет в одночасье
Наполнить сундуки скупцов,
Есть неприметная могила,
Ее мы сердцем узнаем:
Здесь то, что памятно и мило,
Напето будет соловьем.
Вот имя, музе дорогое!
В глуши, где от цветов пестро,
Под низкой каменной плитою
Спит Эжезипп Моро.
Без матери по жизни серой
Брести досталось сироте,—
И, нищий, как во дни Гомера,
Он измельчал бы в суете,
Когда бы пел для корки хлеба
Той сытой и хмельной гурьбе,
Которая сиянье неба
Считает вызовом себе.
Вот имя, музе дорогое!
В глуши, где от цветов пестро,
Под мшистой каменной плитою
Спит Эжезипп Моро.
Он испытал любовь и горе,
И, что сильней, не ведал сам.
И, двум враждебным темам вторя,
Разбилось сердце пополам,
И юная душа, ломая
Двойные кандалы свои,
Рванулась в синий купол рая,
А прах сокрыла глубь земли.
Вот имя, музе дорогое!
В глуши, где от цветов пестро,
Под скромной каменной плитою
Спит Эжезипп Моро.
Как дерево с корой недужной
Цветет, но не дает плода,
Его мечты всходили дружно,
Не исполняясь никогда.
Но песня пела, как девчонка,
Подруга птиц, сестра полей,
Вульзи, крестьянская речонка,
Звенела и журчала в ней.
Вот имя, музе дорогое!
В глуши, где от цветов пестро,
Под грубой каменной плитою
Спит Эжезипп Моро.
Как Бернс, играл он на свирели,
Как Персий, был творцом сатир.
Мы без него осиротели,
И опустел наш тесный мир.
Его спокойное презренье
Будило сонные сердца,—
Негромкое стихотворенье
Наотмашь било подлеца.
Бот имя, музе дорогое!
В глуши, где от цветов пестро,
Под влажной каменной плитою
Спит Эжезипп Моро.
Он у наборной кассы сладко
Мечтал, и видел строчек вязь,
И забывал свою верстатку
И так стоял, облокотись.
Но, милостью людей и бога,
Нашел достойный пьедестал,
Когда на простыне убогой
В дрянной больнице умирал.
Вот имя, музе дорогое!
В глуши, где от цветов пестро,
Под тяжкой каменной плитою
Спит Эжезипп Моро.
Исправим же несправедливость
Эпохи черствой и скупой:
Да будет памяти правдивость
Как медный монумент литой!
И свято помните, что мертвый
В простых сердцах остался жить —
Они придут к плите простертой
Горсть незабудок положить.
Вот имя, музе дорогое!
В глуши, где от цветов пестро,
Под стертой каменной плитою
Спит Эжезипп Моро.
ДЕРЕВЕНСКИЙ ПЕТУХ
Мое цветное оперенье,
Мое заливистое пенье
Всех повергают в изумленье...
Я первый кавалер в селенье!
Молодки ждут, когда зарю
Я возвещу, привстав на шпоры,
Им страсть ко мне туманит взоры,
И я в сердцах у них царю.
Мое цветное оперенье,
Мое заливистое пенье
Всех повергают в изумленье...
Я первый кавалер в селенье!
Такие трели выдаю,
Что все окрестные кокетки —
Блондинки, рыжие, брюнетки —
Дерутся за любовь мою.
Мое цветное оперенье,
Мое заливистое пенье
Всех повергают в изумленье...
Я первый кавалер в селенье!
Жаннетта, Марготон, Клодин
Бредут за мной с улыбкой жалкой.
Но я их отгоняю палкой:
Вас много тут, а я один!
Мое цветное оперенье,
Мое заливистое пенье
Всех повергают в изумленье..,
Я первый кавалер в селенье!
А впрочем, все же снисхожу
И я порой к красоткам юным.
Не днем, о нет, — при свете лунном! —
Я красным гребнем дорожу.
Мое цветное оперенье,
Мое заливистое пенье
Всех повергают в изумленье...
Я первый кавалер в селенье!
Одна из пташек на гумне
Рыдает горько: тут не шутки!
Быть без отца ее малютке
(Она должна родить к весне).
Мое цветное оперенье,
Мое заливистое пенье
Всех повергают в изумленье...
Я первый кавалер в селенье!
В негодовании большом
Весь добродетельный курятник:
«Ощипан будет он, стервятник!
Пусть куролесит голышом!»
Мое цветное оперенье,
Мое заливистое пенье
Всех повергает в изумленье...
Я первый кавалер в селенье!
Но шпора у меня остра,
А клюв умеет бить отменно,—
И я на всех смотрю надменно,
Как с колоколен флюгера.
Мое цветное оперенье,
Мое заливистое пенье
Всех повергают в изумленье...
Я — первый кавалер в селенье!