«Друг милый Аламанда, как в тумане,[86]
Я обращаюсь к вам, узнав о плане
Сеньоры вашей, что, меня тираня,
Жила и вот сейчас стоит на грани
Злодейства, ибо ею же в обмане
Я обвинен:
Уверен, что в неравной этой брани
Останусь побежден».
«Гираут, ради бога, чем заране
Сдаваться, меры приняли 6 к охране:
Страсть требует от вас посильной дани,
То есть согласья в том и этом стане —
Пусть Дама приравняет холм к поляне,
Ответьте в тон,
Что есть, мол, радость и в сердечной ране
И счастьем вызван стон».
«Вы судите не как иные дуры,
К тому ж прелестны, юны, белокуры;
Жизнь чуть добрей — вы рады, злее — хмуры,
Но не милы мне ваши каламбуры,
И вывертом судебной процедуры
Я удручен:
По мне, уж лучше, падать с верхотуры,
Чем ехать под уклон».
«Удачней, чем моя, кандидатуры,
Клянусь, вам не сыскать — а мне фигуры
Смешней, чем ваша: ходите понуры,
Твердя о пустоте моей натуры;
Ну что ж, в любви я против диктатуры,
Претит ей гон,
И лучше тихо заводить амуры,
Чем поднимать трезвон».
«Не будьте, дева, так глупы и серы
И не касайтесь вам далекой сферы!
Она ведет себя, как лицемеры!
По-вашему, у всех ко мне нет веры —
Нет, передан от Дамы Беренгеры
Мне был поклон!
Я вас ударю, коль и впредь без меры
Так буду оскорблен».
«Поскольку вы цеплялись за химеры,
Крушенье вашей, господин, карьеры
Приобрело огромные размеры;
Иль нужно вам перечислять примеры
Того, как, с нею ссорясь, кавалеры
Несли урон?
Тот, у кого столь дерзкие манеры,
Как ваши, — обречен!»
«Красавица, мое бунтарство мнимо,
Поддержка ваша мне необходима:
Устройте, коль ошибка поправима
И коль любовь, как мною, вами чтима,
Чтоб в результате вашего нажима
Я был прощен;
Ведь если эта мука будет длима,
Конец мой предрешен».
«Зло, эн Гираут, было б одолимо,
Будь ваше поведенье извинимо:
Но вами, говорят, была любима
Та, что и в платье с этой несравнима
И без; с тех пор она неумолима
И свой резон
Блюдет: не видя вас, проходит мимо,
А то и гонит вон».
«Просите ж за меня неутомимо,
Ведь я теперь учен!»
«Да будет вами впредь любовь хранима —
Суров ее закон».
Все время хочет мой язык[87]
Потрогать заболевший зуб,
А сердце просится в цветник,
Взор тонет в неге вешних куп,
Слух — в томном сладострастье
Птиц, о любви такой трезвон
Поднявших, что, хоть удручен
Я был бы, хоть в несчастье,
При взгляде на лесистый склон
Вновь стану к жизни возвращен.
Жизнь — песен и услад родник,
Я по природе жизнелюб;
Мне снился сон, и в первый миг
Смех радостный сорвался с губ:
Сел на мое запястье
Изящный ястреб-птицегон,
Казалось, будет он взбешен,
Не стерпит чужевластья,
А вышло, что и ласков он
И тонкостям ловитв учен.
Сколь сон ни темен был и дик, —
Суть выколупав из скорлуп,
Мой господин его постиг
И подал так, что стал мне люб:
Любовное ненастье
Пройдет, очистив небосклон, —
Я — будь соперник хоть барон —
Достигну полновластья,
Всем оказавшись предпочтен,
Кто был любим или влюблен.
вернуться
А каков предмет — в толк не возьму — здесь трубадур вспоминает о своей любви, которая одна движет его песенным даром и в свете которой спор о той или иной манере сочинения теряет смысл.
вернуться
Линьаура, та, которой досель — Гираут вторит ему словами о своей возлюбленной Даме.
Мы уже упомянули, что, хотя в предыдущей песне Гираут и выступает сторонником простоты, прославился он как мастер именно «темного стиля». Средневековые жизнеописания отдают ему титул «лучшего трубадура». Этого ученого трубадура высоко ставит Данте, который в трактате «О народном красноречии» характеризует его как поэта, воспевавшего «прямодушие». Возможно, что отход Гираута временами на позиции «легкой манеры» был уступкой вкусам публики; любопытно, и это особенно подчеркивает трубадур, что сочинение в «легкой манере» требует не меньшего труда и искусства, нежели изощрение в «темном стиле».
вернуться
Друг милый Аламанда, как в тумане (P.—С. 242. 69) — тенсона между поэтом и находчивой наперсницей его Дамы, с которой он, будучи обвинен в неверности, просит примирить его. Диалог, несомненно вымышленный, исполнен поистине очаровательной иронии.
вернуться
Все время хочет мой язык (P.—С. 242. 51).