Истинна она и верна,
Думать не хочу о другой;
Мысль же о ней — как кипяток:
Закат ли, или утреет[103] —
Сердце на грани развара;
Алкаю взором
Ее — она ж измором
Меня берет;
Но ждет
Сердце призыва,
Тем только и живо.
Тот безумен, чья речь текла
С целью сменить радость тоской.
У лжецов — обезумь их бог! —
Вряд ли язык подобреет:
Совет дадут — тотчас свара;
Покрыт позором
Амор, но, верю, в скором
Времени в ход
Пойдет
То, что нелживо
В природе порыва.
Пусть она меня вознесла,
Но молчу об усладе той;
Гортань, заперта на замок,
Ее омрачить не смеет;
Мучусь от знойного жара,
Справлюсь с которым
Тем же крепким затвором:
В том, что наш рот
Ведет
Себя крикливо, —
Причина разрыва.
Если бы мне помогла она,
Песням дав высокий настрой,
Я б немало сложить их мог;
Душа то никнет, то реет,
То дара ждет, то удара;
С ней ни потвором
Сладить нельзя, ни спором,
И все пойдет
Вразброд,
Косо и криво,
Коль Милость глумлива.
К Мьель-де-бен шлет[104]
Сей сплот
Слов и мотива
Арнаут учтиво.
Слепую страсть, что в сердце входит,[112]
Не вырвет коготь, не отхватит бритва
Льстеца, который ложью губит душу;
Такого вздуть бы суковатой веткой,
Но, прячась даже от родного брата,
Я счастлив, в сад сбежав или под крышу.
Спешу я мыслью к ней под крышу,
Куда, мне на беду, никто не входит,
Где в каждом я найду врага — не брата;
Я трепещу, словно у горла бритва,
Дрожу, как школьник, ждущий порки веткой,
Так я боюсь, что отравлю ей душу.
Пускай она лишь плоть — не душу
Отдаст, меня пустив к себе под крышу!
Она сечет меня больней, чем веткой,
Я раб ее, который к ней не входит.
Как телу — омовение и бритва,
Я стану нужен ей. Что мне до брата!
Так даже мать родного брата[113]
Я не любил, могу открыть вам душу!
Пусть будет щель меж нас не толще бритвы,
Когда она уйдет к себе под крышу.
И пусть со мной любовь, что в сердце входит,
Играет, как рука со слабой веткой.
С тех пор как палка стала Веткой[114]
И дал Адам впервые брату брата,[115]
Любовь, которая мне в сердце входит,
Нежней не жгла ничью ни плоть, ни душу.
Вхожу на площадь иль к себе под крышу,
К ней сердцем близок я, как к коже бритва.
Тупа, хоть чисто бреет, бритва;
Я сросся сердцем с ней, как лыко с веткой;
Она подводит замок мой под крышу,
Так ни отца я не любил, ни брата.
Двойным блаженством рай наполнит душу
Любившему, как я, — коль в рай он входит.
вернуться
Закат ли, или утреет — язык Арнаута насыщен изысканными неологизмами.
вернуться
К Мьель-де-бен шлет — этот сеньяль, со значением «Лучше, чем благо», не отождествлен.
вернуться
Гну я слово и строгаю (Р.— С. 29. 10) — профессиональное усилие в процессе песенного творчества срастается здесь со стремлением поэта к душевному совершенству, к которому его ведет путь любовного одиночества.
вернуться
Люцерна — легендарный город в Испании, по преданию, погрузившийся на дно озера Санабрия.
вернуться
Отданы ростовщиком / И должник, и заведенье — метафора «любовного ростовщичества» заимствована, в числе некоторых других формул куртуазной поэзии, из области торгово-юридических отношений.
вернуться
Царством я пренебрегаю / И тиары мне не надо — ради Дамы поэт отказывается от высших форм и светской власти и духовной.
вернуться
Так, мол, к Даме был влеком / Тот из Монкли... — по-видимому, герой не дошедшего до нас романа или легенды.
вернуться
Стал Арнаут ветробором — эти знаменитые стихи со свойственной им образной барочностью, «перевернутостью» посвящены не только «тщетным усилиям любви», но и теме недостижимости куртуазного идеала и связанного с ним идеала поэтического. Стихи эти вызвали множество подражаний как у трубадуров, так и за пределами их поэзии.
вернуться
Травит он борзых быком — до сих пор этот стих неправильно интерпретировался из-за смешения соответствующих слов как описание охоты «с зайцем на быка». Значение «обратной» охоты, «антиохоты» достигается, однако, лишь при нашей интерпретации.
вернуться
Слепую страсть, что в сердце входит (Р.—С. 29. 12) — секстина, форма, изобретенная Арнаутом, вызвала лавину подражаний — от Данте и Петрарки до новейшего времени. Форма эта строится, исходя из шести ключевых слов, объединенных попарно ассонансами и распадающихся на несколько смысловых групп, которые строго определенным образом чередуются в каждой из шести с половиной строф, образуя так называемое retrogradatio cruciata. Слова эти притом двусмысленны, и соответствующие места могут быть истолкованы в эротическом плане, что придает всей песне неожиданный сугубо приземленный и мастерски обыгранный автором смысл. Интересно обыгрывание подобной двусмысленности в песне одновременно предельно куртуазной по своим установкам и максимально изощренной формально.
вернуться
Так даже мать родного брата — т. е. свою собственную мать.
вернуться
С тех пор как палка стала Веткой — реминисценция библейского предания о расцветшем жезле Аарона, в котором средневековые комментаторы видели аллегорический образ Девы Марии.
вернуться
И дал Адам впервые брату брата —т. е. родил Авеля, своего младшего сына. Адам и Дева Мария обозначают начало Ветхой и Новой истории; таким образом, здесь как бы охватывается вся история человечества.