— Прости, — произнес он, скрывая удивление, — я не успел применить заклинание, меняющее пол.
— Ну тогда я покажу тебе, с чего бы начала женская версия Шрю, пожелай она доставить мне удовольствие, — ответила Дерве Корим. В конечном итоге Шрю осознал, что бывшая принцесса из дома Домбер не испытывала к мужчинам того отвращения, о котором говорила с такой убежденностью.
Теперь он выскользнул из-под одеяла, стараясь не разбудить тихонько сопящую воительницу, избавился от одежды и шляпы торговца коврами, спалив все в бесшумной голубой вспышке, и столь же тихо нарядился в свою самую элегантную темно-серую тунику, панталоны и просторную мантию из редчайшего паутинного шелка. Потом он запустил ковер-самолет, поднял его на четыре фута над полом и устроился посередине вместе со своим походным саквояжем.
— Ты собирался оставить мне записку? — шепотом спросила Дерве Корим.
Шрю не заикался с юных лет — с тех самых лет, что канули в бездну времени, — но сейчас он был к этому как никогда близок.
— Вовсе нет, я собирался вернуться еще до рассвета и продолжить с того места, где мы остановились, — мягко проговорил он.
— Пф, — произнесла стратегесса и, выбравшись из-под одеяла, быстро надела свои доспехи из драконьей чешуи.
— Я и не догадывался, что у мирмазонок и их предводительницы под доспехами ничего нет, — сказал Шрю.
— Если меч или силовой луч пробьет эту чешую, — отозвалась Дерве Корим, застегивая пряжки на высоких ботинках, — лучше, чтобы снизу не было ничего лишнего, чтобы в рану не попала инфекция. Чистая рана — самая хорошая рана.
— Я с этим абсолютно согласен, — прошептал Шрю, чей ковер парил как раз на уровне обнаженной левой груди стратегессы. — Тебя подбросить куда-нибудь по пути?
Дерве Корим вложила в ножны два кинжала, закрепила на поясе короткий нож, метательную звездочку и выдолбленный рог иберка, которым подавали сигналы, надела перевязь с мечом в ножнах, сдвинула все набок и, забравшись на ковер, уселась рядом с Шрю.
— Я иду с тобой.
— Но, уверяю тебя, нет никакой необходимости в… — начал Шрю.
— В тех трех часах, что мы провели вместе, пока не уснули, тоже не было необходимости, — сказала Дерве Корим, — но вышло неплохо. Я хочу поглядеть на эту так называемую Непревзойденную библиотеку вместе с Собранием тавматургической премудрости Великого Мотолама и предшествующих времен. И раз уж на то пошло, я бы хотела посмотреть также на Ульфэнта Бандерооза, о котором столько всего слышала за минувшие годы.
— Он… может тебя разочаровать, — ответил Шрю.
— С мужчинами такое бывает, — заметила стратегесса Дерве Корим и обняла Шрю за талию; он притронулся к полетным нитям — и ковер вылетел наружу, ненадолго завис в шестидесяти футах над рекой, после чего поднялся и направился на восток, к темной громаде горы Мориат.
Над фундаментом Непревзойденной библиотеки, утопавшим в скале, вздымались мерцающие крепостные стены, фронтоны, выступы, купола и башенки. Цитадель была слепа — ее многочисленные окна являлись простыми щелями не шире изящной (хоть и довольно сильной) руки Дерве Корим. Слои защитных заклинаний заставляли всю конструкцию излучать молочно-белое сияние, и Шрю подумал, что бесчисленные замки давно минувших эр в свете полной луны выглядели, должно быть, именно так. Приступ свойственной Шрю меланхолии усилился, когда он осознал, что ни одна живая душа из тех, кого он знал, и помыслить не может о лунном свете: спутница Умирающей Земли уже миллионы лет брела сквозь дальний космос, о ней теперь даже легенд не рассказывали. Ночное небо над ними было большей частью черным, и лишь несколько бледных звезд виднелись там, где когда-то сверкала целая череда горделивых созвездий.
Шрю попытался стряхнуть меланхолию, от которой его охватывала слабость, и сосредоточиться на том, что предстояло сделать, но к нему в голову уже не в первый и не в десятитысячный раз пришла мысль: какова же истинная причина, вынуждающая его проникнуть в Непревзойденную библиотеку и узнать, что написано в книгах Ульфэнта Бандерооза? «Знание», — сказала часть его разума. «Сила», — прошептала другая часть, более честная. «Любопытство», — заявила еще одна, тоже не склонная к самообману. «Власть над Умирающей Землей», — подытожило то, что составляло самую суть усталой и меланхоличной натуры чернокнижника.