— Пожалуй, стоит перетащить ее наверх и посмотреть, работает ли она, — ответил Шрю. — И заодно попрактиковаться.
Во второй половине того же дня галеон проходил над бескрайней пустыней, чья поверхность была разукрашена в охряный и ярко-красный цвета и усыпана блестящими кристаллами. «Мечта Стересы» летела достаточно низко, чтобы все могли разглядеть огромных голубых тварей — Шрю, расположившийся у перил, мысленно сравнил их с моллюсками-наутилусами, только без жесткого панциря, — которые поднимали огромное колесо и катали его по красному песку пустыни то поодиночке, то сообща, оставляя борозды длиной в десять лиг.
— Можем попрактиковаться на них! — крикнул один из сыновей Шиолко, обращаясь к Шрю. Они с двумя братьями собрали гарпунную пушку на верхней палубе и зарядили ее, но никак не могли найти повод, чтобы пострелять.
— Я бы не стал, — сказал Шрю.
— Это почему же? — добродушно спросил юноша.
Шрю указал вниз.
— Видишь следы, которые эти голубые колесовращатели оставляют на песке? Это древние иероглифы. Существа желают нам попутного ветра и приятного путешествия.
Когда галеон миновал пустыню, Дерве Корим тоже подошла к ограждению.
— Шрю, скажи мне правду. Ты ведь давно знал, что не покинешь Умирающую Землю, когда наступят ее последние дни, верно?
— Верно, — ответил Шрю. На его лице мелькнула улыбка, что было ему совсем не свойственно. — Здесь так увлекательно и интересно, ну как все это можно пропустить?
На следующий день рано утром они летели среди крутых гор, подобных которым никто из них раньше не видел — пики были такими высокими, что на вершинах сохранился настоящий снег, — а когда низкие облака впереди разошлись, то оказалось, что «Мечта Стересы» медленно плывет среди тонких башен из металла и стекла, озаренных изнутри чем-то более ярким, чем фонари.
Штук десять воздухолетов вылетели из башен, словно рой шершней, и ринулись к галеону.
Капитан Шиолко запустил сигнал тревоги — для этого ему пришлось забрать у Меривольта несколько ревунов и сирен, которые тот присоединил к своему музыкальному инструменту, — и пассажиры разошлись по каютам, как того требовали правила. «Сыновья» капитана заняли свои места среди снастей, вооружившись противопожарным инвентарем, а еще Шрю увидел, что все три древних арбалета готовы к бою. Сам Шиолко, стоявший за штурвалом, пристегнул к поясу саблю, которую принесла одна из его сынодочерей. Дерве Корим и шесть ее мирмазонок, вооруженных арбалетами поменьше и острыми лезвиями, тоже разошлись по местам — две женщины были у ограждения левого борта, две другие — у правого, одна на носу, одна на квартердеке у капитана за спиной, а сама Дерве Корим все время перемещалась. Шрю остался там же, где был, — у фальшборта.
Три воздухолета подобрались ближе. Шиолко приказал одному из сыновей поднять общеизвестный бело-голубой флаг, призывающий к переговорам, но три воздушные машины выстрелили в «Мечту Стересы» узкими, плотными световыми лучами. Два паруса и часть палубы вспыхнули, но сыновья Шиолко пустили в ход ведра с водой и покончили с огнем за полминуты.
Еще четыре воздухолета присоединились к первым трем и зависли недалеко от левого борта, готовясь выпустить свои тепловые лучи с расстояния всего лишь в сотню ярдов.
— Огонь! — скомандовала Дерве Корим. Все семь мирмазонок нажали на спусковые скобы своих грубых, но мощных арбалетов. Они так быстро достали новые болты из поясных колчанов и перезарядили оружие, что Шрю даже не успел разглядеть их движений. Действуя слаженно, семерка менее чем за минуту успела выпустить одиннадцать залпов.
Болты пронзили пожелтевшие хрупкие чехлы древних воздухолетов, и шесть пилотов из семи погибли, а их машины рухнули сквозь облака на заснеженные пики внизу. Седьмой воздухолет улетел, вихляя и явно не подчиняясь управлению.
Уцелевшие пять начали летать кругами возле «Мечты Стересы», держась на расстоянии в половину лиги и пытаясь поджечь широкие белые паруса галеона тонкими лучами.
Шрю посмотрел на пневматическую гарпунную пушку, но сыновья Шиолко были слишком заняты тушением горячих пятен на парусах, чтобы взяться за неповоротливое орудие. Шрю закрыл глаза, поднял обе руки, и его пальцы, как всегда во время призыва, согнулись наподобие когтей; он нараспев проговорил заклинание, которое узнал сто лет назад от одного волшебника-женоненавистника по имени Чамаст.