У солнца выдался славный день.
Взошло оно масляно-золотым, словно сделанным из яичного желтка. Голубой утренний воздух был прозрачен как вода. Мир казался свежим и обновленным — таким он, вероятно, представлялся людям в прежние эпохи.
Мужчина в шапке из лягушачьей кожи (его назвали Тибальтом) наблюдал за восходом посвежевшего солнца. Встав лицом к западу, он навел астролябию на крохотную звезду. Наложил на тимпан «паука», оторвал взгляд от пальца и пробормотал себе под нос несколько цифр.
Внимание Тибальта привлекла перемена света за его спиной. Он обернулся: нет, это было не облако и не пролетевшая птица, а что-то покрупнее.
Что-то такое, ради чего некоторые отправляются в опасные многолетние странствия к самым дальним уголкам этой некогда зелено-голубой планеты — дабы увидеть и запечатлеть. Момент настал — только взгляни наверх.
Круглое пятно — с видимым диаметром, как у большого медяка в вытянутой руке, — вползло на лик утреннего светила и теперь двигалось по нему.
Тибальт смотрел, как планета Венера прикоснулась к свету, озарилась им — и свет мгновенно вобрал ее в себя. Итак, это правда: на Венере все еще есть атмосфера, хотя планета неимоверно приблизилась к Солнцу (некогда между ними существовала планета Меркурий, но ее Солнце поглотило давным-давно). Эту самую Венеру когда-то покрывали плотные облака; теперь атмосфера планеты казалась чистой и гулкой, хотя солнечные лучи, без сомнения, немилосердно опаляли поверхность.
Тибальт пожалел о том, что не захватил смотровое стекло, — оно осталось в башне. Впрочем, он слыхал истории о людях, которые, глядя прямо на светило сквозь такие стекла, слепли навсегда или оказывались поражены блеском на долгие годы; потому он уперся спиной в стену и стал краешком глаза наблюдать за прохождением Венеры, пока большое пятно не пересекло солнечный лик и не исчезло, превратившись в еще одну яркую световую точку по ту сторону от Солнца.
Он нашел шапку из лягушачьей кожи много лет назад, когда обследовал некие развалины в поисках книг. Кожа была тонкой и бумажистой, и немудрено — лягушек не застали ни старейший из живущих, ни даже его дедушка. А значит, шапку сшили в старину, когда можно было свежевать лягушек; когда, не исключено, по небу еще плыла луна.
Впервые надев шапку, он обнаружил, что та ему впору. Древность подала его эпохе еще один знак. С того дня его нареченное имя, Тибальт, было забыто, и его стали звать «человеком в шапке из лягушачьей кожи».
Этим утром он рыбачил там, где из пещеры в скале вырывался бурный поток. У него имелись тонкая ивовая удочка и леска в шесть конских волос толщиной. На ее конце крепился изящный крючок, хитроумно покрытый перьями и мехом, чтобы напоминать насекомое. Он ловил рыбу, вез ее в город и там обменивал на комнату в трактире (и приличную пищу). Тибальт направлялся в Восторград, где должен был пройти Фестиваль грязи, приуроченный к началу сезона дождей, — в этом году они задержались на целый месяц (само собой, из-за сильных солнечных флуктуаций).
Рыбы в ручье, вытекающем из пещеры, были, конечно, безглазые, но в пищу годились. Выход таких рыб из темноты свидетельствовал о том, насколько тусклым стал обычный солнечный свет.
Искусственная мушка упала на воду около камня. Тибальт несколько раз дернул леску, чтобы избавиться от ряби.
Громадная слепая рыбина с громким всплеском заглотила мушку и ушла на дно. Используя гибкость удочки, Тибальт бросил рыбе вызов. В один миг безглазое создание оказалось на берегу и забило хвостом. Тибальт положил добычу в мокрый холщовый мешок к трем пойманным ранее рыбам и решил, что для обмена их теперь более чем достаточно.
Он намотал леску на удочку, нацепил мушку на удилище. Закинул тяжелый мешок за плечо и побрел в Восторград.
Фестиваль был в самом разгаре. Люди в праздничных нарядах танцевали под музыку множества инструментов или стояли, покачиваясь из стороны в сторону.
На тех, кто проникся празднеством по-настоящему, не было ничего, кроме набедренных повязок и корки грязи — или одной только грязи; они возвращались с мокрого спуска на холме и из грязевой ямы под ним.
Тибальт воодушевился при виде примитивной системы водоводов, не дававшей спуску высохнуть. Возможно, дух Рогола Домедонфорса все-таки не исчез за долгие эры времени. Не все было отдано на откуп магии в эту последнюю эпоху. Под колдовскими трясинами еще теплилась тяга к науке и знаниям.
— КИ-ЙИ-ЙИ! — завопил кто-то на вершине мокрого спуска — и скользнул вниз по волнистой траектории, с каждой секундой ускоряясь и коричневея; вылетев пулей с конца спуска, человек в великом возбуждении и с выразительным шумом приземлился в яму, полную грязи.