И я у прасилы спросила:
Зачем человеку все муки,
Раз нет для него в том науки?
Прасила светло рассмеялась
И в небо, мерцая, умчалась,
Лба, лучиком солнца, коснулась,
Я, вздрогнув, тотчас же проснулась.
Лежала, глаз не открывая,
Поток синевы созерцая
И слушая птиц перезвон…
Как жаль, это был только сон.
* * *
Разбился в прах флакон воспоминаний.
Осколки звёздным эхом в полутьме.
Флюиды дней, погонщики страданий,
Теснятся в непонятной кутерьме.
Смешались годы, месяцы, мгновения,
События, названья, имена…
То фразы наплывут, то ощущения,
То вкусов или запахов волна.
В жару внезапно тело зябко стынет,
Перед глазами образ вдруг мелькнёт.
Не разобрать, что памятью, что ныне,
Всё тает и скользит, как вешний лёд.
Ни репера, ни признака опоры.
В снах: призрачных сюжетов тот же слой…
Бессонницы, бессовестные воры,
Стирают всё холодной пустотой.
* * *
«Ден, Ден, четверг пришёл? Иль всё ещё среда?
Что ты молчишь? Такая ерунда!».
«Откуда Дену знать, кто к Вам приходит?!
Кто хочет, тот дорогу сам находит!».
«Ну, Ден, ты всё же сторож, или нет?».
«Вопрос не однозначен!», – он в ответ.
Ни окон и ни выхода, ни входа,
Лишь коридор с заката до восхода,
Огромный, длинный, со свечами, зал
Из тысячей оплавленных зеркал.
Прошедшее нельзя стереть.
Предупреждали: не глядеть,
Что за спиной, но страх глубок,
Из рук, дрожащих, сполз платок,
Неосторожно оглянулась.
И всё! Увязла. Не вернулась.
Сквозь коридор пробрался страх,
Навеки запер в зеркалах.
«Ден, что сегодня? Понедельник?».
«Как Вам угодно!». «Кыш, бездельник.
Вот бестолковый!», – хоть умён:
«Но может это только сон?
Я сплю и зал свечей мне снится?!
Но где же?! Где зеркал граница?!
Сидела перед зеркалом, свечами,
И вдруг мелькнуло что-то за плечами,
И стало надо мною нависать…
Как страшно вспоминать о тех мгновениях,
Забыла обо всех предупреждениях
И обернулась, броситься бежать».
Ни окон и ни выхода, ни входа,
Лишь коридор с заката до восхода,
Огромный, длинный, со свечами, зал
Из тысячей оплавленных зеркал.
Прошедшее нельзя стереть.
Предупреждали: не глядеть,
Что за спиной, но страх глубок,
Из рук, дрожащих, сполз платок,
Неосторожно оглянулась.
И всё! Увязла. Не вернулась.
Сквозь коридор пробрался страх,
Навеки запер в зеркалах.
* * *
Сон вдруг нахлынул образами яркими
Из сновидений века, что минул.
Я снова шла под сводами и арками,
В ту комнату, где стол, стекло и стул.
В пещере пламенели блики алые,
В кровавый сумрак погружая зал,
Он шествовал, прикрыв глаза усталые,
И люд по стенам жался и дрожал.
А в комнатушке солнце заоконное,
Перегородка, с лампой за стеклом,
Признание, уже традиционное,
Как тяжко в одиночестве тугом.
Все просят, молят, каются формально,
Повсюду собираются толпой.
И ничего не сделать кардинально.
Но хоть бы краткий миг побыть собой,
Чтоб не бояться встретиться взгляд взглядом,
Или задеть нечаянно плечом,
Так хорошо сидеть спокойно рядом,
И говорить про всё и ни о чём.
Мгновения беседы иссякают,
Вновь плащ и трость, взгляд жёсткий в никуда…
Я просыпаюсь и виденья тают,
Как в час рассветный поздняя звезда.
* * *
Загадочными странными зарницами,
Мешаясь, в чёрном с яркой синевой,
Свет вспыхивал внезапно под ресницами,
Всё заливая краской золотой.
Считала вдохи-выдохи размеренно,
До десяти и вновь от одного,
Таскала коз, овец, коров и меринов…
Увы, не помогало ничего.
Как странный бред, носились мысли вольно,
Беседуя о чём-то о своём…
Как тут заснёшь?! Вдруг муж сказал: «Довольно!
Семь тридцать на часах. Пора! Подъём!».
Вот повезло! Так было уже, помнится.
Смешно! Хоть и печально всё вполне.
Меня не просто мучала бессонница,